Екатерина Фёдорова - Под сенью проклятия

С Кириметьевого трона, березового пня, ради свадеб, что здесь творились, сняли шитый золотом покров. Все согласно обычаю — так положено, чтобы руки молодых соединялись не над холодным золотом или шелком, а над березовым срезом. Свет из высоко прорубленных окошек до низа не доходил, тек под самым потолком — на кремль опускался вечер. Но темно не было. По углам ярко горели березовые лучины в стальных держаках, установленных над ушатами с водой. Лица людей в храме освещал желтый свет, неровный, но теплый, как прикосновение Киримети.

При виде нас Досвет удивленно вскинул брови, все ещё темные, лишь самую малость тронутые сединой. Ерша медленно кивнул, глядя на него. Потом протянул назад руку, не глядя, ухватил мою ладонь, притянул к себе. И громко объявил:

— Король-батюшка, королева-матушка, дозвольте слово сказать. Вот моя невеста, госпожа Триша Добутовна. Пожаловалась она принародно, что я её девичью красу позором покрыл, на тайных свиданиях с ней виделся. Потому, хоть и не просил я на то позволения заранее, как положено, но жениться на ней должен нынче же. И если вы мне в том откажете, уйду со службы. Но на девице женюсь, в том мое слово крепко.

Он замолчал, махнул поклон. Король вдруг сделал несколько шагов вперед, самую малость не дойдя до пня. Глянул на меня пристально, пока королева Голуба по-доброму улыбалась, стоя у стены под охраной.

— Ты ли это, Триша Добутовна?

Я махнула поклон в свою очередь.

— Я, король-батюшка! Кириметью-матушкой клянусь, что я!

Он вдруг выдохнул, подбородок у него задрожал. Сказал странным голосом, словно слезы в себе удерживал:

— Ишь как ты изменилась. и похорошела с той поры, как я тебя видел в последний раз. Прямо и не узнать тебя. Выходит, случилось то, что должно было случиться?

Королева Голуба смотрела от стены уже удивленно. Я глянула на Досвета открыто, согласилась:

— Случилось. И я изменилась. Даст Кириметь, кое-кто другой нынче тоже изменится.

Он не ответил. Глянул, губами пошевелил, пришептывая что-то беззвучное.

— Досвет. — С тревогой сказала Голуба из-за его спины. — Не серчай, душа моя, на Ершу Нетужевича. И на девицу Тришу не серчай. Имя-то у неё какое знакомое. Дело молодое, с кем не бывает. Прости ты его, и пусть он на ней женится, девку честной женой сделает.

— Да. — Рассеянно сказал Досвет. Тряхнул головой — соболья шапка со стрелой чуть сбилась набок. И снова глянул на меня остро и въедливо. — А что, мой жилец Ерша и впрямь тебя опозорил, госпожа Триша?

Тут меня сомнение прошибло. Вдруг королю сейчас захочется наказать Ершу за мою ложь?

— Говори правду. — Велел Досвет. Словно понял по моей нерешительности, что дело нечисто.

Ерша вдруг ухватил меня за руку.

— Король-батюшка, разреши слово молвить. Было дело, сорвал я с губ девицы поцелуй, да не один. Позор невелик, но и малое пятно честь марает. Она в том не виновата, сам я озоровал.

— Нет. — Негромко сказала я. — Не так было. Уж прости ты меня, король-батюшка, но соврала я. Однако на этот раз врать не стану — не трогал меня Ерша. Хотела я его хитростью на себе оженить, вот и все.

Один из жильцов засмеялся было, но королева глянула в его сторону и смех оборвался. Прочие стояли с надутыми рожами. Меня бабка Мирона тоже этой хитрости учила — хочется тебе засмеяться, а нельзя, так нужно губы сжать да щеки надуть. И стоять так молча, смех в себе давить.

— Вот оно как. — Задумчиво протянул Досвет. — А ведь я, Триша Добутовна, в благодарность за то, что ты и твои родители претерпели, подумывал отдать тебя даже не за графу, а за лучшего в Положье жениха. Стала бы ты знатной госпожой, со временем назвалась бы великой.

А мне Ерша говорил, что выдать меня хотят за графу. Что ж, король-батюшка у себя в королевстве владыка, никому о своих желаниях отчитываться не обязан. Вчера одно подумал, сёдни другое — король, одним словом.

Да только на все Положье имелся лишь один парень в жениховской поре, женка которого со временем станет великой госпожой — тот самый Согерд. И при нем Ерислана свекровушкой. Никому такого счастья не пожелаю, даже Арании, хоть та и не отказалась бы, по дурости своей да молодости.

Такое супружество не мне наградой станет, а Ерислане наказанием. Видать, Ерша уже вызнал да доложил, кому служила травница Кулеша.

Я, недолго думая, снова махнула поклон.

— Благодарствую за честь, за ласку, король-батюшка, да только мой выбор уж сделан. И зовут его Ершей Нетужевичем, а не Согердом Медведовичем.

Досвет глянул на меня внимательно, кивнул и снова вернулся к стене, под охрану жильцов.

— Быть по сему. Женись на ней, Ерша. Только дела свои после свадьбы не забрасывай.

— Как прикажешь, король-батюшка. — Спокойно ответил тот.

Голуба, которая все это время удивленно слушала, поспешно заявила:

— Даем мы вам свое благословение, дети, на тот случай, если у кого из вас нет ни отца, ни матери. Даем мы вам свое благословение и тогда, если у одного из вас родители против этой свадьбы. Любви, потомства да долгого вам векования вдвоем, и да хранит вас Кириметь-кормилица.

Ерша глянул на меня без улыбки, строго. Потом подтолкнул в правую сторону от пня — иди.

И я пошла.

Началось.

Ерша встал по левую сторону от Кириметьевого трона, я по правую. Он, как положено мужу, повернулся лицом на рассветную сторону. Я развернулась лицом к закатной стороне. Потом мы глянули друг на друга через плечо и протянули руки над березовым пнем.

Крепкие пальцы Ерши охватили всю мою ладонь, даже запястья прикрыли. И так, со сплетенными руками, мы двинулись посолонь вокруг пня.

Первый круг — на здоровое потомство.

Второй — чтоб в любви нам жить до старости.

Третий — на долгие лета.

После последнего круга Ерша потянул меня за руку к себе. И я, обойдя вокруг пня, подошла, повернулась к нему лицом. Он вроде как улыбался — края губ подрагивали, загнувшись вверх. Да только меж бровей застыла строгая складка.

— Идите, дети, с миром и с любовью. — Сказал король. — О прочем поговорим потом, Ерша.

И мы пошли. В кремле быстро темнело, зажигались первые фонари. Жильцы собирали по дорожкам последних подгулявших гостей, выпроваживали их к воротам.

У первой же рощицы, где тени сгущались так сильно, что стволы терялись во мраке, Ерша утащил меня с дорожки под деревья. Остановился, притянул к себе — и вдруг обнял, одним махом скользнув ладонями от плеч к поясу. Стиснул, отчего дыхание у меня оборвалось.

Потом согнулся, наклоняясь, и я ощутила его губы там, где шея соединялась с плечом. Сказал, щекоча мне кожу губами:

— Ведь жамкну один раз посильнее — сломаю, только косточки хрупнут. и не боишься вот так стоять-то? Насильно ведь меня оженила.

— Грозишь? — Прямо спросила я, чувствуя, как щекочут мне шею и подбородок жесткие, выгоревшие от солнца волосы.