Варвара Шихарева - Леовичка

— Хватит уже. Иди спать — ты ведь едва на ногах стоишь…

Но Олдер лишь тряхнул растрёпанной головой. Ему не до отдыха — вот когда начнёт получаться, тогда и…

Но тренировку всё же пришлось прекратить, поскольку Иринд, устроившись на деревянной скамье возле выходящей к плацу стены казармы, приглашающе постучал по дереву рядом с собой.

— Меч от тебя не сбежит. Иди сюда и передохни, заодно и поговорим…

Этим вечером пожилой «Карающий» и желторотый юнец действительно поговорили по душам — до того хранящий упорное молчание Олдер неожиданно даже для себя самого поведал тысячнику и о подлинных причинах своего увечья, и о том, что должен стать воином не только ради отца, но и ради умершего брата. Даже для большинства слуг Дари являлся ублюдком, из милости взятым в дом, но у Олдера не было более верного друга, чем его незаконнорожденный брат… И, верно, уже не будет…

Иринд выслушал невесёлую повесть от начала и до конца, а потом положил широкую ладонь на искалеченное плечо Олдера и со спокойной уверенностью заметил:

— Мы с этим справимся, галчонок. Обещаю.

Последствием этих слов стали специально подобранные Ириндом упражнения и дополнительные занятия — самого тысячника лекарям уже не раз довелось собирать по кускам, так что Иринд хорошо знал, что обещает. Пусть и через боль, подвижность и силу руки удалось восстановить полностью… А ещё тысячник начал сам обучать Олдера владению мечом и выездке, а во время вечерних посиделок на плацу ещё и пояснял черноволосому птенцу цель существования «Карающих» так, как понимал её сам.

«Доблестные» не зря носят свое название — они великолепные бойцы, охрана и опора князя, ну а «Карающие» прежде всего — порядок. Они не только участвуют в сражениях, но и несут неусыпное наблюдение на границах, усмиряют то и дело восстающих крестьян, карают бунтовщиков в недавно присоединённых вотчинах… И это только на первый взгляд кажется простым: сжечь восставшие деревни да перебить их жителей сможет любой дурак — именно так некоторые молодые недоумки и поступают, совершенно не задумываясь о том, что сама по себе земля ни хлеб, ни виноград не родит. Ей нужны крестьянский пот и умелые руки, а откуда ж этому всему взяться, если ты селянскую чёрную кость одним махом в нескольких селениях перевёл? К тому же меньше возделанных полей — это и меньший доход в казну, и соответственно — меньшее жалованье у ратников. Голодный же воин — плохая защита для княжества. Как ни крути — всюду убыток…

Смердов, конечно, можно презирать, да и большинство этих тёмных, тупых людишек другого отношения и не заслуживают, но в то же время нельзя забывать, что их труд лежит в основе процветания всего Амэна. «Карающие» же для крестьян — что пастухи для неразумных овец, и потому жестокость воинов должна быть разумной и выверенной.

В восемнадцать лет Олдеру воочию пришлось увидеть воплощение ириндовских истин. В одной из западных вотчин взбунтовалось сразу несколько поселений, и отряд Иринда был послан подавить смуту. Старый «Карающий» играючи справился с неумелой засадой на околице восставшей деревни и, захватив первых пленников, велел оцепить поселение. Дальше был обыск по дворам и короткое дознание, за которым, конечно же, последовало немедленное наказание.

Выявив подстрекателей, Иринд повесил их вместе с семьями на глазах всех согнанных на площадь обитателей деревни. Причём в первую очередь петля затягивалась на шее детей — восставшие должны были увидеть, что устроенным бунтом в первую очередь подрубили собственные корни. Что же касается детей, то и тут всё было до боли просто и ясно. Отпрыски восставших — заведомая головная боль. Вырастут, захотят отомстить за родителей… Нет, таких надо давить в зародыше!.. За детьми следовали жёны и матери, и Олдер, глядя на бьющихся в путах бунтовщиков, понимал, что выдуманное для них Ириндом наказание было хуже любых пыток. Но когда восставшие вслед за своими семьями получили петлю на шею, пришла очередь остальных обитателей деревни ответить за то, что наслушались крамольных речей.

Если повешение по воле Иринда проводили уже опытные, повидавшие немало боев и казней ратники, то теперь пришла очередь таких юнцов, как Олдер, — им предстояло наглядно пояснить селянам, что означает эмблема на нагруднике «Карающих», а также показать своему главе, как они научились владеть плетью…

Никогда ещё Олдер не чувствовал себя настолько мерзко — до этого воинское дело виделось ему как поединок с равным противником, но избиение плетью привязанного за руки к столбу человека до тех пор, пока глава не скажет «довольно»…

В первом поселении ему выпало наказать пятерых, в следующем — десятерых, а в третьем — пятнадцать… А потом Олдер заметил, что заполнившая душу горечь как-то незаметно прошла, оставив после себя лишь осознание грязной, неприятной, но в то же время необходимой работы. После этого службу стало нести легче, участь непокорных деревень уже не смущала и не коробила. Ну а когда во время одного из последних бунтов какой-то селянин умудрился убить пса молодого воина — Туман хоть и одряхлел, но по-прежнему всюду следовал за хозяином, — Олдер сам запорол пленённого бунтовщика до смерти. Его сердце точно обросло невидимой корой, которая с каждым годом становилось всё крепче, словно бы наращивая слой за слоем…

Но теперь даже она не могла защитить Олдера от боли растерзанного Реймета… К тому же «Карающий» ясно осознавал: при всей своей жестокости Иринд никогда бы не спалил живьём раненых и не отдал бы приказ уничтожать всё живое…

Ронвена удалось найти на одной из торговых, густо заставленных лавочками улочек неподалёку от «Лисьих» казарм. Тысячник стоял, попирая ногою неподвижное, распростёртое на заледенелой мостовой тело, и жарко обсуждал что-то с гордо подбоченившимся Лукином, не обращая внимания на снующих туда-сюда рядовых «Карающих».

— Глава… — Положенное приветствие едва не застряло в горле у подошедшего к тысячникам Олдера — как оказалось, сапог Ронвена опирался на грудь Мартиара Ирташа. По всему было видно, что крейговец принял жестокую смерть: его лицо и грудь были разрублены, правая рука отсечена до самого локтя, но герб всё ещё был хорошо виден на измаранном кровью плаще… Вздыбленный конь по-прежнему упрямо рвал узду — полный отчаянной силы, непокорённый…

Ронвен, услышав знакомый голос, с улыбкой повернулся к Олдеру.

— Рад видеть тебя в здравии — денёк выдался действительно жарким! Представляешь, этот крейговец, будучи уже раненным, сумел завалить пятерых моих лучших мечников… Вот ведь упрямая скотина…

Олдер грустно покачал головой.

— Вряд ли он заслуживает таких посмертных слов — его мужество и верность присяге достойны уважения…