Ирина Котова - Королевская кровь-4

— Ты злишься, — тихо сказала Василина, когда они уже шли по коридору Семейного крыла. — Но я бы поступила так же, как Пол. И ты, Ани, ради того, кого любишь. Я знаю. И пока ведь есть еще надежда. Пусть она в медвежьем обличье, пусть мы перестали ее ощущать. Я верю, что Демьян спасет ее.

Ангелина ничего не ответила. Зашла в свои покои и захлопнула дверь. Там, в тишине, можно было поплакать о том, что она сегодня потеряла.

Демьян в сопровождении гвардейцев и старейшин уже спускался вниз, когда прогремел очередной взрыв. Ворота вздулись пузырем внутрь, но еще держались. И открылись для него со скрипом и нутряным стоном, заскрежетав и застыв на середине. Берманы снаружи недоверчиво глядели на распахнувшиеся створки. И замерли, когда из ворот вышел их король — полуобнаженный, в одном гъелхте, босиком, держащий в руке боевую секиру. Обвел присутствующих тяжелым взглядом — под ним склонялись молодые и зрелые, опускали глаза. Он был очень спокоен, только глаза были черные, звериные, и знающие его понимали, что он едва сдерживается от бешенства.

— Так-то, — прорычал он, — вы защищаете мою королеву, когда я не в состоянии это сделать.

Тишина стояла такая, что слышно было, как снег сыпется на площадь.

— Где мои линдморы? — спросил Бермонт гулко.

Из толпы берманов один за другим начали выходить главы кланов. Делали несколько шагов и опускались перед своим повелителем на колени. Никто не смел поднять взгляд — за его спиной отчетливо виднелась тень огромного медведя, тяжело поводящего головой.

— Что говорит традиция — как нужно поступать с предателями? — громко поинтересовался Демьян. — Смерть, — ответил он сам себе. — Смерть. Кто не признает свою вину и хочет доказать, что поступил по чести? — он повел рукой с секирой, словно приглашая. Никто не шевельнулся.

— Господин, пощади, — шепнул за его спиной один из старейшин. — Тут почти восемьдесят кланов. Не надо питать сердце Бермонта кровью.

— Замолчи, — ровно ответил король Бермонта, и старейшина отступил назад, тревожно подергал себя за бороду. Обернулся к Великому Беру, умоляюще сложил руки. Убереги, великий, сына от поступков, продиктованных злостью.

— Мой король, — подал голос Ольрен Ровент. — Ты вправе казнить нас, но прошу, подумай — что бы ты сделал, если бы кто-то из линдморов заболел? Я не прошу помиловать меня. Об одном молю — возьми мою жизнь, но не жизни других. Я смутил их разум, моя вина.

— Каждый, — прорычал Демьян, на глазах наливаясь гневом, — несет ответственность за свои поступки. Моя жена, которую вы гнали, отдала за меня жизнь, превратившись в неразумного зверя. Какую виру вы дадите за нее? За королеву, которую предали?

Его трясло от ярости и лицо было страшным — и король несколько раз вздохнул, облизал клыки, сделал шаг назад.

— Вот что, — слова его падали, как удары секиры, — как вы поступили, так и я поступлю с вами. Вот мое слово — в ближайшее полнолуние вы обернетесь в медведей и не вернетесь обратно, пока моя супруга не обретет человеческий облик. Если этого не будет никогда, то и вы никогда не станете людьми. Армия на ваших землях более вам не подчиняется, только напрямую центру. Каждый из вас пришлет мне младшего сына или дочь, пока старшие будут управлять землями. Детей ваших возьму я выкупом и залогом того, что вы больше не придете сюда как враги, и буду вправе распоряжаться их жизнями как пожелаю. Будут служить в замке.

На него смотрели с изумлением и надеждой и боялись даже дышать.

— Если кто-то из ваших старших посчитает, — громко продолжал повелитель Бермонта, — что я проявил слабость и вздумает мстить, я приду к вам и уничтожу всех мужчин как несущих семя предателей, и линды ваши сотру с лица земли, а жен и детей возьму к себе в клан. И имя ваше забудется, и род. Возможно, ваши старшие дети смогут заслужить мое прощение. Все. Идите.

Площадь опустела почти мгновенно. Демьян постоял немного, глядя вслед уходящим берманам, и пошел обратно. К жене, которую не уберег.

Хозяин Лесов возвращался в свой небесный дом, стоящий посреди исполинской дубовой рощи. Пахарь не любил излишеств, и жилище его больше всего походило на простую землянку с крышей из темно-зеленых мхов. Единственной роскошной вещью в доме том было широкое, крепкое, покрытое мягкими мехами ложе, которое лесной хозяин сам вырезал для них с Водой из старого дуба. В свой сезон бог приносил ей сюда полевые цветы и спелые красные яблоки, показывал пушистых зайчат и сердитых ежей, и супруга ласково улыбалась ему, гладя по натруженным плечам. И поцелуи ее потом были яблочными, медовыми, сладкими.

Но не успел Великий Бер ступить на порог, как вырос перед ним взбешенный огненный брат, размахнулся широко и мощно — завыли высокие деревья, склоняясь как от урагана — и ударил в лицо. Отшатнулся оскалившийся Медведь, скинул с плеч тяжелую шкуру и рыкнул досадливо:

— Отвел душу, потешил кулак?! Не греми, отвечу!

Не послушал его Красный — выдрал с корнем дуб, ветвями до солнца достающий, замахнулся — и Пахарь встретил этот удар молотом. И долго еще любопытные белки и зайцы, прячущиеся во влажных мхах среди кряжистых корней, наблюдали за божественной дракой. Схватились братья не на шутку, и гулко ворочался гром в небесах по всей Туре, да и землю время от времени едва заметно потряхивало.

После доброй битвы и примирения оба великих сезона отдыхали на разбитой поляне, слушая гудение толстых мохнатых шмелей и пронзительный стрекот кузнечиков, а золотые, размером с руку, трудяги-муравьи поспешно очищали окрестности от щепы, веток и остро пахнущей взбитой листвы. Из груди Воина все еще прорывалось грозное ворчание, и Зеленый ушел в свою землянку и появился через несколько мгновений с двумя огромными бочками на плечах.

— Медовуха, — кротко сказал он, опуская одну из них перед братом. — Выпей, залей гнев. Сына моего не трогай, сам с него взыщу.

— Мне он люб, — мрачно ответил Красный. Кулаком выбил заглушку и начал жадно пить терпкий, сладкий напиток. Он всегда быстро вспыхивал и быстро остывал — да и медовуха правда оказалась хороша. Опустил бочку, вытер рукой рот.

— Хороший воин. Но слишком самоуверен. Погубил мне девку. Хоть и думал я, что так выйдет, вины его это не умаляет.

— Кто из нас не переболел этим? — возразил Великий Бер с намеком и сел рядом, не обращая внимания на вновь полыхнувшие огнем глаза брата. — Да и ты не Смерть, чтобы знать наверняка. В любом случае она ему жена, в шкуре или нет, медведицей или человеком. А как сложится — только Отец ведает.

Двое великих богов, вечных мальчишек, идущих по годовому циклу рядом, молча пили под шум исполинских деревьев, и на Туру спускалось такое же тихое умиротворение, которое ощущали они в этой роще, дышащей сладковатой прелой листвой, влажными желудями и горькой разогретой на солнце дубовой корой.