Ирина Шевченко - Дочь Хранителя

— …это только моя вина, Гайли. Я отвечал за него.

— Я тоже должен был что-то сделать, Лайс, я же видел, что творится с парнем.

— Он ушел из-за меня. Если бы я не вел себя, как идиот, то он был бы сейчас здесь.

— А посольство прохлаждалось бы в обители ауров. Это был поджог, маги смогли сделать запись. Если бы Ил не вмешался…

— Прекрати! То, что он умер как герой — не самое лучшее утешение. Что я ей скажу, когда она придет в себя? Если вообще придет…

Я не должна все это слышать. Я не могу это слышать, потому что я умерла.

— Мы и так задержались на день. Не знаю, увидимся ли в ближайшее время, пожелай Галле удачи от меня.

— Ей пригодится.

Наверное я стала неприкаянным призраком и брожу теперь по землям Тара.

— Тэр Эн-Ферро, если мы можем чем-нибудь помочь…

— Спасибо Сэллер, но ничего не нужно.

— Она так и…

— Нет, иногда она открывает глаза, смотрит вокруг, но словно не узнает никого и ничего. Утром я дал ей воды — выпила.

Призраки не пьют воду.

— Целители здесь бессильны, тэр Эн-Ферро.

— Я знаю, тэр Марко. Спасибо за заботу. Если ей станет лучше, я сообщу… А пока только лежит и плачет.

Призраки не плачут.

Значит, я не умерла. Я жива. Только зачем?

— Зачем? Лайс, зачем…

— Галла! Галчонок, девочка моя…

— Почему так, Лайс?! Почему? Почему он?

— Я не знаю, Галчонок. Никто не знает. Это просто судьба…

В Портовом городе немало девушек, которые могут рассказать вам свою душещипательную историю. О том, как осталась она сиротой, без родни, без дома, приехала из далекой деревеньки в Марони в надежде устроится на работу в хороший дом, кто кухаркой, кто горничной, а после, встретила лихих людей, или перешла дорогу завистница-соперница, или предал-опозорил тот, кому доверила и девичество свое и душу чистую, наивную. И покатилась жизнь-судьбинушка вперед, да все ниже и ниже, и привела в конце концов в один из веселых домов…

У Миласы такой истории не было. Она родилась в порту и то, что попала в итоге в заведение тетушки Ками считала не бедой своей, а неслыханной удачей. Сколько уже ее ровесниц свезли на черный погост, сколько и вовсе канули в небытие, затерявшись в смрадных трущобах. А она ничего — жива, здорова. При деньгах опять же. Да и "У трех хохотушек" — это вам не безымянный бордель, где живут девушки впроголодь, клопы кусают, клиенты бьют, содержатели все до последней красненькой отбирают. Здесь-то все по-другому. Светло, чисто, публика ходит приличная, ни монеткой, ни ласковым словом не обойдут. Миласа четыре года как к тетушке попала, и ни разу не пожалела, и жизни себе другой ни разу не пожелала.

Ни разу до этой зимы.

Глупо вышло. Сама теперь понимает, что глупо, но как, скажите, не размечтаться, когда тебе всего девятнадцать лет, и не умерла еще в твоем сердце вера во все те истории, что девчонки-подружки вечерами промеж себя рассказывают? О том, что знал якобы кто-то из них девушку, у которой была подруга, которая знала другую девушку, что жила, как и они все в подобном заведении, куда заглянул однажды благородный тэр (богатый купец, могущественный маг, прекрасный принц), влюбился без памяти в порочную красавицу и увез с собой в роскошный замок (в волшебную башню, в королевский дворец), и жили они там долго и счастливо душа в душу. Так вот и Миласе подумалось однажды, после того как в третий раз пришел к ней (именно к ней, а не к кому из других девиц!) саатарский красавец-эльф, отчего бы и у нее не случилось так, как во всех этих историях, и не увез бы ее сидэ Иоллар далеко-далеко за океан, где никто и слыхом не слыхивал о том, кто она такая, и чем жила-побивалась в герцогстве Марони. Или хуже она тех, о которых подобные байки ходят, или мало монет в храм Аурэли снесла, мало служб выстояла, чтобы отвернулась от нее пресветлая богиня? И в какой-то момент казалось, что к тому все и идет. И видела она уже себя на огромном корабле, плывущем к незнакомому берегу, а то и вовсе живущей уже в богатом доме в далеком, по сказкам только известном ей эльфийском Лесу…

Только не вышло ничего из этих мечтаний. Да и про тех девчонок, что из гулящих в благородные выбивались, тоже видать врут. Был сидэ Иоллар, красивый да ласковый, про родные свои края рассказывал, серебрушку сверху завсегда оставлял, был да и сплыл. Одну длань не было. Две. А на третью Миласа сама его увидела. Увидела и сразу поняла, не придет больше. В весел это было, на Красном рынке, что у Южных ворот. Эльф ее сразу и не заметил. Да и где бы ему ее заметить, когда он с другой глаз не сводил. Миласа тогда от досады губу до крови прикусила: это ж надо такое — чародейка! Молодая совсем, как бы ее самой не младше, школярка небось, а все ж таки чародейка. Девица та тоже ее заметила, скривилась, сидэ Иоллару на нее кивнула. Тогда и он увидел, рукой махнул, улыбнулся — и все, опять на колдунью свою уставился. И так Миласе от этого обидно сделалось, едва ли не до слез. И про рыбу забыла, что тетушка купить велела, за ними пошла. Увидала, как волшебница в швейную мастерскую зашла, а саатарец керов у смотра привязал и по лавкам отправился, сперва в книжную зашел, а поле в хозяйственную. В книжную Милли за ним не пошла, больно приметно было бы, а в хозяйственную заглянула — народу там и без того полно было. Протолкнулась почти к самому прилавку, как раз чтобы услышать, как лавочник сидэ Иоллару про разные клеи рассказывает — тот для дерева, тот для тканей, а есть такой, что и железо к железу приклеит — не оторвешь. Только эльф попросил такой, чтобы фарфор склеил. Зачем ему клей, Миласа и не задумывалась, только стала так, чтобы он наверняка ее заметил и сделала вид, что посуду в витрине рассматривает. Сидэ Иоллар от торговца баночку принял, в сумку спрятал, расплатился, и к выходу пошел, только думал видать о чем-то своем, далеком, потому как прошел мимо, чуть плечом не задел, но все равно не увидел. Дальше Миласа за ним не пошла, зачем, когда и так понятно, что к чародейке своей побежал…

Вот и верь после всего сказкам! Так нет же — верила. Верила, в храм бегать стала чаще прежнего, и в ящичек при входе уже не пару красненьких бросала, а целый пяток, а то и серебрушки не жалела. Больше месяца прошло, пока сжалилась наконец-то богиня. Пришел! Благословенна будь, Аурэли Лучезарная, пришел!

Только лучше бы и не приходил…

— Я, Милли, больше к вам ходить не стану. Я и сейчас-то зашел только перекусить. До дома засветло не добрался, а про ворота не знал. Посижу немного и пойду.

Вот так.

Только и Миласа не из тех, кто начатое на полдороги бросает. Ну и что, что он ей тут про невесту какую-то рассказывал. Где она та невеста?

— Невеста ведь далеко.

— Нет, Милли. Она не далеко. Она всегда со мной. В моем сердце, в моих мыслях…