Роберт Джордан - Восходящая Тень [litres]

– Сиедре , – беззвучно прошептал он.

Путь листа? Что все это значит? Какое отношение это имеет к айильским обычаям и верованиям? Но соображал он с трудом; он вообще едва мог о чем-то думать. Огни сверкали все ярче, кружились все быстрее. Рядом стоял Мурадин – рот айильца ощерился в беззвучном вое, в глазах застыл ужас, будто он был свидетелем гибели всего сущего. Они ступили вперед вместе.

Джонай стоял на краю утеса и растерянно смотрел на запад, туда, где поблескивала на солнце вода. Где-то там находился Комелле. Прежде находился. Город над морем, прилепившийся к склонам гор. В сотне лиг к западу, и сейчас там плещется море. Будь Алнора жива, ему, возможно, было бы легче осознать это. Без ее сновидений он не знал, что ему делать и куда идти. Да что там, без нее ему не хотелось жить. Он чувствовал каждый свой седой волосок. Вздохнув, Джонай заковылял к фургонам, дожидавшимся примерно в миле. Фургоны были изношены, и их осталось гораздо меньше, чем было прежде. Как, впрочем, и людей. Всего несколько тысяч человек, а ведь когда-то в дорогу отправились десятки тысяч. Но для оставшихся фургонов и их было слишком много. В фургонах теперь ехали только дети, слишком маленькие, чтобы идти пешком.

У первого фургона его встретил Адан – высокий молодой человек с усталыми голубыми глазами. Джонаю всякий раз думалось, что если он обернется через плечо достаточно быстро, то увидит Виллима. Но, конечно же, такого не могло случиться. Виллима изгнали много лет назад, когда выяснилось, что он способен направлять Силу, и не важно было, как сильно он старался этого не делать. Слишком много еще в мире мужчин с подобным даром. Всех мальчиков, обнаруживших такие способности, надлежало изгонять. Другого выхода не было, но порой Джонаю до боли хотелось вновь увидеть своих детей. Всех. Эсоле умерла в младенчестве и осталась покоиться в наспех выкопанной крохотной могилке. Малышка истаяла как свечка, и не было рядом Айз Седай, чтобы ее Исцелить.

– Отец, – возбужденно заговорил Адан, – к нам явились огиры. – Джонай подозревал, что до сих пор его сын считал рассказы об огирах пустыми байками. – Они пришли с севера.

Огиров было около полусотни – все оборванные, грязные, исхудалые и изможденные, с потухшими глазами и обвисшими мохнатыми ушами. Он давно привык и к измученным лицам, и к латаному платью своих людей, но никак не думал увидеть в таком состоянии огиров. Но что думать об огирах – он должен заботиться о людях и исполнять свой долг перед Айз Седай. Когда он в последний раз встречал Айз Седай? Кажется, сразу после смерти Алноры. Караван встретил ее, когда для Алноры было уже слишком поздно. Та Айз Седай Исцелила нескольких оставшихся в живых больных, забрала несколько са’ангриалов и ушла своей дорогой, горько рассмеявшись, когда он ее спросил, не знает ли она безопасного места. Платье ее было в заплатах и заметно поношено, да и вела она себя как-то странно; Джонай не был уверен, в здравом ли она уме. Твердила, будто один из Отрекшихся остался на свободе, лишь частично оказавшись в ловушке. «Ишамаэль все еще касается мира», – так она говорила. Джонай полагал, что, хоть она и женщина, ее затронуло то же безумие, что и Айз Седай из числа мужчин.

Он отогнал воспоминания и заставил себя взглянуть на огиров, с трудом стоявших на ногах. После смерти Алноры Адан слишком часто забывал об окружающем. Огиры держали в руках миски и ломти хлеба. Джонай с потрясением ощутил вспыхнувшую было в нем ярость и даже испугался. Запасы пищи были скудны, а того, что уминали сейчас незваные гости, хватило бы накормить многих его людей. Целой сотни, а то и двух. Но Путь листа предписывал айильцам делиться последним, делиться добровольно и без сожаления.

– Вижу, у вас есть черенки чоры, – заметил один из огиров, бережно коснувшись толстыми пальцами нежных трилистников двух растений в прикрепленных к стенке фургона горшках.

– Немного, – коротко ответил Джонай, – они часто гибнут, но старики успевают отсадить новые. – У него не было времени особо задумываться о деревьях, ибо прежде всего надо было заботиться о людях. – Насколько все скверно на севере?

– Худо, – отозвалась огирская женщина. – Запустение распространяется к югу, и там повсюду свирепствуют мурддраалы с троллоками.

– А я-то думал, с ними покончено. – Выходило, что путь на север каравану заказан. А на юг? В десяти дневных переходах к югу находится Джеренское море. Или оно когда-то там находилось. Он слишком устал. Слишком.

– Вы пришли с востока? – поинтересовался другой огир. Старательно вытерев миску хлебной коркой, он проглотил ее одним махом. – Ну и как там, на востоке?

– Тоже худо. Хотя, может быть, только для нас. Десять, нет, двенадцать дней назад какие-то недобрые люди отняли треть наших лошадей. Нам едва удалось бежать и спасти остальное. – Он с болью вспомнил брошенные фургоны и оставшиеся в них вещи, доверенные им Айз Седай. Такое случалось не впервые, но от этого становилось еще горше. – Почти все, с кем мы встречаемся, забирают у нас все, что хотят. Но может быть, к огирам они отнесутся иначе.

– Может быть, – пробормотала женщина-огир, но в голосе ее слышалось явное сомнение. Безопасности не было нигде и ни для кого. – А вы, случайно, не знаете, где можно найти какой-нибудь стеддинг? – спросила она.

Джонай удивленно уставился на нее:

– Я-то не знаю, но вы… Разве может огир не знать, где стеддинг?

– Нам пришлось бежать очень далеко, – сказал один из огиров, стоявший в задних рядах, – и скитались мы слишком долго.

Другой добавил, печальным рокотом:

– Лик земли неузнаваемо изменился.

Остальные дружно закивали.

– Если мы вскорости не найдем стеддинга, то все погибнем, – сказала женщина-огир. – Я уже чувствую… тоску… в своих костях. Мы должны найти стеддинг, чтобы остаться в живых. Должны.

– Я ничем не могу вам помочь, – печально произнес Джонай.

Неожиданно он почувствовал, как сердце словно сжала тисками стальная рука. Земля действительно изменилась и продолжала меняться прямо на глазах. Там, где еще год назад у них на пути расстилалась степь, теперь могли выситься горы. А тут еще Запустение разрастается. Троллоки и мурддраалы, оказывается, вовсе не сгинули. Люди же уподобились диким зверям – крадут, убивают и не узнают Да’шайн, будто никогда о них и не слышали. Он едва сумел сделать вдох. Все потерялись, заблудились. И огиры, и Айил блуждают, словно в потемках. Невидимая рука сжала сердце еще сильнее. Джонай пошатнулся и упал на колени. Нестерпимая боль пронзила его грудь.

– Отец! – воскликнул Адан, упав на колени рядом с ним. – Отец, что с тобой? Тебе плохо? Как тебе помочь?

С трудом подняв руку, Джонай ухватил сына за истрепанный ворот и, приблизив его лицо к себе, прохрипел: