Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– Вот он, «Прокалыватель», – удовлетворённо констатировал бывший сыскарь, кивнув на вывеску. – Гляди, пузатый: видишь пчёлку над воротами? Раньше это место называлось in De Vie, то есть «У пчелы», и сначала там и вправду целая пчела была, потом половину вывески в бурю оторвало, только и осталось от неё, что задница и жало. А когда-то неплохой был постоялый двор. В прошлый раз я тут останавливался.

Путники проехали в раскрытые ворота, с трудом докричались мальца, которому препоручили своих «скакунов», и проследовали в дом.

Тесно, вопреки ожиданиям, здесь не было. Приятели быстрыми взглядами пробежались по лицам. Две дюжины, не больше, половина приезжие. Крестьяне. Два приказчика. Двое-трое у окна, видимо, мастеровые. Гуртовщики. Ещё гуртовщики. Четыре девки из прислужниц. Наособицу сидела и по-свойски выглядела лишь одна компания за столиком направо от камина, ровным счётом шесть рож: монах, угрюмый толстый парень лет двадцати, три субтильных неприметных типчика, одетых в серое, и, наконец, ещё какой-то дядька, совершенно лысый или бритый, жилистый, худой, с ног до головы затянутый в чёрное сукно. Его длинное, как у коня, тевтонское лицо поражало резкостью черт, будто он не родился, а был вырублен из тополевой колоды и отделан рашпилем. Рядом притулились два сундука, чересседельные сумки, мешок из кожи и большущий меч в потёртых чёрных ножнах. Тарелки перед этими стояли почти нетронутые, а вот пили там много, и бутылки у них были в пыли, а бокалы на ножках. Остальные в кабаке довольствовались брагой или пивом. В углу оплывший малый с волосами цвета хлебной корки раздувал мехи волынки, рядом другой, такой же, только почернее, пиликал на скрипке. Играли оба больше от души, чем от умения.

На вошедших никто не обратил внимания. И только кабатчик, как наливал из бочки в кружку, так и замер, глядя Золтану в глаза, пока пиво не побежало через край.

Хагг стянул перчатки, плащ и шляпу, бросил всё на ближайшую свободную скамью, уселся и огляделся. Шольц последовал его примеру.

– Гляди, Шольц, гляди, – зашептал вдруг взволнованно Хагг и подтолкнул приятеля локтем. – Видишь шестерых за тем столом? Сдаётся мне, сама судьба идёт к нам в руки, если только я не обознался… Эй, хозяин! – Он вытащил флорин и постучал им по столу. Дождался, пока трактирщик вытрет руки и подойдёт к нему, затем потребовал: – Бутылку бургонского красного и чего-нибудь горячего.

– Пожиже или чтобы пожевать? – осведомился тот.

– К чёрту жижу, давай чего-нибудь, что раньше бегало, но не мяукало. Ты, я знаю, монастырских зайцев держишь. Скажи, чтоб одного зажарили. – Он размотал шарф. – Уф… – вытер шею. – Как дела, Жилис?

– Так это всё-таки вы! – На лице кабатчика отразилась смесь тревоги с облегчением. – А я уже подумал, мне мерещится. А дела неплохо. В последние годы малость хуже, но пока испанцы далеко, всё тип-топ и о-ля-ля… А вы куда?

– А мы туда, – мотнул головой Золтан. – Ещё вопросы будут?

– Хм. – Кабатчик потеребил густые бакенбарды. – Если подумать, нет. – Он сделал знак, и девчонка принесла им на подносе бутыль и две кружки. Откупорила, разлила, вильнула задницей. Ушла.

– Остановитесь здесь?

– Возможно. – Хагг потёр ладонью подбородок. Глаза его неотрывно следили за компанией у камина. – А много ль постояльцев?

– Да никого пока, все комнаты пустые.

– Ага. Жилис, что это за люди?

– Где? А, эти. – Волынка к этому времени стихла, скрипач водил смычком по струнам, извлекая скрежетливые задумчивые звуки, поэтому корчмарь невольно снизил голос. – А палач, – сказал он. – Заплечных, так сказать, дел мастер из города, с помощником. Звать не знаю как, не спрашивал. Монах – из местного монастыря. Я так понял, он за ним и ездил в Гарлебек, этот монах.

– Ишь ты, – со значеньем протянул Золтан, дважды гулко отхлебнул из кружки и поморщился. – Чёрт. Мог бы и сам догадаться по мечу: на гельвета мужик не похож. Старею… А зачем им вдруг в обители потребовался палач?

– А чёрт их знает зачем. Зачем-то понадобился. Я не знаю. Испросить?

– Не надо! – Хагг поставил кружку и прищурился. – Не надо. Монах, говоришь? Что-то у него рожа больно знакомая, у этого монаха… Да не таращись ты на них, хватит того, что я таращусь. Прикажи лучше своей девке подать ещё бутылочку вина на ихний стол: я к ним сейчас попробую упасть на хвост. Эй, постой. Наших много?

Трактирщик, похоже, понял вопрос и кивнул:

– Есть трое мясников. Живут поблизости. Надёжные ребята. Есть ещё. Послать за ними?

– Рано. Эх, и знакомая же рожа… Погоди, пока я не удостоверюсь. Эти трое кто?

– Которые с ними? Топтуны от магистрата. Завсегда здесь трутся.

– Вот как? Иоганн, – обернулся он к Шольцу, – пока я не вернусь, держи язык на привязи. Ладно, я пошёл. Который палач-то?

– Лысый.

Золтан встал, одёрнул на себе полукафтан, прихватил с собою кружку и двинулся к камину. Шестёрка примолкла и с мрачным огоньком в глазах наблюдала за его приближением.

– С почтением! С почтением! – широко улыбаясь, на ходу выдал Золтан и уселся к ним за стол. Девица тотчас поставила пред ними новую бутылку и ещё один бокал в форме тюльпана. – Позвольте угостить вас, господа хорошие. Мерзкий сегодня ветер, холодает и вообще, а тут… такие люди, такие люди! Трактирщик! – Золтан обернулся. – Эй! Подавай закуски.

Палач разлепил свои тонкие, почти бескровные губы.

– Я думать, – проговорил он скрипучим голосом, с акцентом сильным и немецким, – я думать, что ми не есть с вами знакомы. Ja. Не думать так.

– С вами? – удивился Золтан. – С вами вряд ли, господин хороший, это вы свинье в самое рыло дали – с вами я и вправду не знаком. Только при чём тут вы? Я про другое. Кто ж не знает достопочтенного брата Бертольда! – Он отвесил монаху лёгкий поклон. – А? Неужели я не прав? Ведь это вы, святой отец?

Монах, который был уже изрядно пьян, стремительно трезвел. Он сидел и смотрел на Золтана снизу вверх, остекленело выпучив глаза и невнятно ворочая челюстью.

– И-э… – наконец выдавил он, икнул и умолк.

Как раз в это время принесли яичницу с колбасками и ветчину, обстановка слегка разрядилась. Хагг сноровисто разлил вино и выпил с сыщиками, потом подцепил со сковородки шмат поджаренной колбасы и снова повернулся к монаху.

– Так значит, это в самом деле вы, святой отец, – удовлетворённо сказал он. – А у меня к вам просьба. Я, знаете, хотел исповедаться. Прямо сейчас. Ага. Исповедаться и получить отпущение грехов, если возможно. Вы же не откажете мне в этакой малости, а? Не откажете? А?

Монах, которого назвали братом Бертольдом, гулко сглотнул и покосился на своих сотрапезников.

– И-э… собснно…

– О, я знал, я знал, что вы мне не откажете! Я уже обо всём договорился. Трактирщик предоставит нам на полчасика комнатку наверху, где нас никто не станет беспокоить. Какое счастье, что я вас здесь встретил! Господа! – Он вновь разлил и поднял тост: – За короля и святую церковь! Аминь и да здравствует!..