Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

– Попеле испрашивает у Чипфаламбулы, сборщицы дани, разрешения перевезти нас на другой берег. Ответа она еще не дала, – сообщила Соголон.

– Мы далеко ушли от берега. Разве это не ее ответ?

Соголон рассмеялась. Бунши целиком выскочила из воды и нырнула – прямо перед этой чипфакамбалой, или как ее там.

– Чипфаламбула не потянет тебя на глубину, чтоб на другой берег перевезти. Она вынесет тебя в озеро, чтобы слопать.

Соголон говорила серьезно. Никто не чувствовал, когда эта штука двигалась, но все ощутили, когда она встала.

Бунши подплыла прямо ей под пасть, и я подумал: проглотит, подлая. Она поднырнула и вышла со стороны ее правого плавника. Тот дернулся в шлепке, будто осу отгонял, и Бунши взлетела в самое небо и упала в воду далеко-далеко. Мигом приплыла обратно и забралась на верхушку этой громадины-рыбы. Прошла мимо нас и остановилась возле Соголон, ворча:

– Жирная корова, под старость сварливости в ней все больше.

Я подошел к Леопарду. Он по-прежнему сидел с Фумели, оба поджимали колени к груди.

– Мне надо с тобой словцом перекинуться, – сказал я.

Он встал, встал и этот немужчина. На обоих были кожаные юбки, только никакой неловкости он не испытывал, не то что тогда в «Куликуло».

– Только с тобой, – бросил я.

Фумели не желал садиться, пока Леопард, обернувшись, не кивнул.

– Дальше сандалии станешь носить?

– Ты это про что? – спросил Леопард.

– Тебе что-то еще покою не дает? Еще одна встреча на спине у этой рыбы?

– Ты про что?

Я глянул на него, а он вид делал, будто торопится куда-то.

– Я наведался к одному старейшине по поводу Басу Фумангуру. Просто убедиться, правдивы ли окажутся эти истории. Он мне сказал, что на дом Фумангуру напала болезнь, какой он заразился от речного демона. Но когда я заговорил про порез на руке и про бросание крови, он глянул в потолок еще прежде, чем я рассказал об этом. Он знает. И лжет. Бисимби вовсе не речные демоны. Они к рекам любви не испытывают.

– Вот, значит, куда ты ходил?

– Да, туда и ходил.

– И где теперь этот старейшина?

– Со своими предками. Попытался убить меня, когда я сказал, что он лжет. Штука вот в чем. Я думаю, он не знал о ребенке.

– Да ну?

– Главный старейшина – и не знает о себе самом? Этот сказал, что самому младшему мальчику было десять и еще пять лет.

– То, что ты говоришь, для меня все еще загадки, – сказал Леопард.

– Я говорю вот что. Малец не был сыном Фумангуру, что бы ни говорили Бунши, Барышник или еще кто. Я уверен, что этот старейшина знал, что Фумангуру убить собираются, может, сам это и устроил. Только он насчитал восемь тел, сколько и ожидал насчитать.

– Он знает об убийстве, но не знает о ребенке?

– Потому как ребенок не был сыном Фумангуру. Или домочадцем, или родней, или даже гостем. Старейшина меня убить пытался, потому как понял, что я знаю, что он знает про убийство. Только он не знал, что был и еще один мальчик. По-моему, это потому, что тот, кто стоит за убийством, кем бы он ни был, ничего ему не рассказал.

– И малец не сын Фумангуру?

– Зачем бы ему иметь тайного сына?

– Почему же Бунши зовет его сыном?

– Я не знаю.

– Забудь про деньги и товары. В этих краях люди торгуют одним враньем. – Он выговорил это, глядя мне прямо в глаза. – Или люди говорят лишь то, что, по их мнению, тебе знать положено.

Какое-то время он осматривался, вглядываясь в каждого на рыбе, довольно долго – в О́го, кто опять уснул, потом опять в меня.

– Это все?

– Тебе мало?

– Если ты так считаешь.

– Етить всех богов, котяра. Что-то встряло между нами.

– Это по-твоему так.

– Я знаю, что это так. И это произошло быстро. Но, по-моему, это твой Фумели. Всего несколько дней назад он был для тебя всего лишь предметом для шуток. Теперь вы двое сошлись теснее, а я – ваш враг.

– Я схожусь с ним теснее, как ты выразился, и это делает тебя моим врагом.

– Я не так говорил.

– Так ты думал.

– И это не так. Ты говоришь, будто сам на себя не похож.

– Я говорю, как…

– Он.

Он рассмеялся и опять уселся рядом с Фумели, подтянув ноги к груди, как и этот малый.

Дневной свет убегал от нас. Я смотрел ему вслед. Венин сидела возле Соголон, разглядывала ее, иногда разглядывала воду, порой сводила ноги вместе, когда замечала, что сидит на коже, а не на земле. Мальчишке по виду было лет шесть-семь, девочка еще моложе.

Все спали, глазели на воду, в небо глядели или своими делами занимались.

На берег мы сошли вечером. Сколько времени оставалось до солнца, я не знал. О́го проснулся. Соголон покинула рыбу первой, ведя на поводу свою лошадь. Девочка сразу за нею, крепко ухватившись за платье Соголон, страшась отдалиться от нее хотя бы на длину руки, может, еще и из-за наступавшей темноты. О́го, все еще сонный, сшатался на сушу. Леопард сказал что-то, чему Фумели засмеялся. Качнул головой вправо-влево, потом потерся лбом о щеку малого. Схватил поводья лошади Фумели и зашагал прямо мимо меня. Идя следом, малый прошипел:

– Подавателя фиников выглядываешь?

Я стиснул кулаки и дал ему пройти. Венин все так же держалась рядом со своей Соголон, как и Бунши, у той с затылка исчезали плавники. Всего в сотне шагов от нас лежала она, вздымая туман до того тяжелый, что он прилегал к земле, там росли деревья высокие, как горы, и длинные ветви торчали сломанными пальцами. Жались друг к другу, делясь тайнами. До того темные в зелени, что казались синими.

Темноземье.

Я бывал тут прежде.

Мы стояли и смотрели на лес. Темноземье – это то, чем матери пугают детишек: густые заросли с привидениями и чудищами. Это и вранье, и правда. Полдня пути пролегало между нами и Миту. Путь в объезд Темноземья занимал три-четыре дня, у него свои опасности имелись. В лесу было такое, о чем я никогда не смог бы рассказать, во всяком случае, тем, кто вот-вот в него войти собирался. Дятлы выстукивали дробь, оповещая птиц в самой дальней дали о нашем приближении. Одно дерево протискивалось меж остальных, словно в погоне за солнцем. Казалось, оно в осаду попало. Листва, более редкая, чем на остальных деревьях, обнажала ветви, широкими веерами вытянувшиеся, хотя ствол был узким. Темноземье уже сидело во мне.

– Вонючее дерево, – произнесла Соголон. – Вонючее дерево, желтое дерево, железное дерево, дятел, вонючее дерево, желтое дерево, железное дерево, дятел, вонючее дерево, желтое дерево… – внезапно Соголон откинулась назад. Голова ее дернулась влево, словно кто-то дал ей пощечину, потом вправо. Я слышал звук пощечины. Все слышали звук пощечины. Соголон упала и затряслась, потом перестала, потом затряслась, потом опять затряслась, потом обхватила руками живот и прорычала что-то на языке, на каком, я раньше слышал, говорили в Темноземье. Девочка, державшаяся за ее платье, упала вместе с нею. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, готовая закричать. Соголон встала, но воздух пощечиной вновь сбил ее с ног. Я достал топорики, О́го сжал кулаки, Леопард обратился в зверя, а Фумели лук свой натянул. Леопардов лук. Чары Сангомы все еще оберегали меня, и я чувствовал, как в воздухе резко потянуло прохладой, словно бы перед надвигающейся бурей. Соголон, шатаясь, ковыляла прочь, едва не упав два раза. Бунши пошла за ней.