Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

– А стал бы искать их?

– Никто не будет мне признателен за это.

– Так ты признательности ищешь? Дешево же себя ценишь.

Она натянула поводья.

– Хочешь спасти их – спаси. Или нет. Каким братством это обернется. Бунши со своим братством мужиков – из-за этого оно развалится, еще не возникнув. Нельзя брататься с мужиками. Живой мужик – всего лишь мужик на пути. Может, мы еще встретимся в Миту, если не в Конгоре.

– Ты говоришь так, будто я назад собираюсь.

– Мы обязательно с тобой увидимся, или я не увижу тебя никогда. Доверься богам.

Соголон галопом поскакала прочь. Я следом за ней не поехал.

Ведьма была права. Я свернул в буш, еще не выйдя на тропу. Конь вздыбился. Я погладил его по шее. Мы неспешно пробирались по бушу. Думал, будет туман холодный, однако обволакивало влажным жаром, давившим сквозь кожу пот. Папоротники раскрывались и закрывались. Деревья тянулись высоко в небо, из стволов их пробивались какие-то растения-чужаки. Некоторые свободно свисали плетьми, другие, изогнувшись, впивались обратно в деревья там, где листва почти скрывала небо, а небо, какое видно было в просветах, уже походило на ночное. Ничто не качалось, не раскачивалось, лишь звуки перескакивали по бушу. Вода брызнула на меня, но слишком теплая, чтоб дождем быть. Поодаль взревели три слона и коня напугали. В Темноземье животным ни за что доверять нельзя.

Над головой дятел медленно долбил, выстукивая послание над дробью и под нею: «Люди идут через буш. Люди идут через буш. Люди, сейчас они идут через буш».

Надо мной свисали десять и еще пять и еще четыре обезьяны, тихо, без злого умысла, любопытствуя, наверное. Но за нами следили. Снова протрубили слоны. Я не замечал, что мы уже на тропе, пока они не оказались прямо перед нами. Слоны. Армия целая. Они протрубили, затрясли тушами, вскинулись, затопали, потом пошли на нас. Топот их был громче грома, но земля не тряслась. Прошли рядом и прямо сквозь нас. То были не слоны, а призраки слонов… или воспоминания о слонах… или слоны, явившиеся во сны спящему где-то божеству. В Темноземье никогда не отличишь, где плоть, а где дух.

Над нами висела полная ночь, но свет пробивался сквозь листья, будто маленькие луны светили. Когда мы ехали по тропе, закрытые растения раскрывались, а раскрытые закрывались. Неподалеку слева на том, что казалось расчищенной в буше поляной, но ею не было, стояли обезьяны-приматы, три или четыре спереди отводили крупные листья. Пятеро на опушке, залитой светом. Другие стояли позади, некоторые спрыгивали с ветвей. Один из приматов разинул пасть, выставляя рвущие мясо клыки, длинные и острые, два сверху и два снизу. Я никогда не учил языка приматов, зато знал: стоит мне остановиться, как они нападут, убегут, потом опять на нас нападут, с каждым разом подступая ближе и ближе, пока не схватят и меня, и коня и не забьют обоих до смерти. Не призраки приматов и не сны о приматах, а настоящие обезьяны, какие живыми жили среди мертвых. Головой я задел несколько листьев, и они тут же раскрылись, выставляя гроздья ягод – ярких и похожих на кровь. Съешь я одну, так проспал бы неделю. Съел бы еще три, и не проснулся б вовек. Этот богом забытый лес, где даже живое играет в смерть и сон. Вверху еще больше птиц каркали, кудахтали, трели выводили и тявкали, передразнивали, пронзительно скрежетали и кричали. Мимо нас пробежали два жирафа, маленькие, с домашнюю кошку, бежали они от бородавочника, громадного, как носорог.

Не должен я был попадать сюда. «Да, не должен бы», – произнес внутренний голос вне моей головы. Я не оглядывался. «Чего бы ни искал ты в Темноземье, ты всегда найдешь это» .

Передо мной повисли прядки тонкого шелка, сотни и десятки сотен их доставали до земли. Мне надо было съехать с тропы, я знал, к чему это вело. Чуть приблизившись, я разглядел: это не шелк. Надо мной головами вниз, как летучие мыши, спали никогда не виданные мною создания, маленькие, как гоммиды, и такие же черные, только висели вверх лапками, уцепившись коготками за ветку. Шелк выходил из их разинутых ротиков.

Не шелк – слюна. Довольно толстая: нож потребовался, чтоб проехать сквозь нее по тропе. По правде, было их видимо-невидимо, на каждом дереве висели. Когда я проезжал, один, что пониже висел, вдруг глаза раскрыл. Белые, потом желтые, потом красные, потом черные.

В любом разе пришла пора съезжать с тропы, и коня моего жажда одолевала. «Сейчас уходи или оставайся» , – мягко произнес внутренний голос внутри головы, достаточно мягко, чтоб не обращать на него внимания. Пруд, пока конь пил, стал ясным, будто день выдался. Поднял глаза к небу – все еще ночь. Потянул коня от воды. Голубизна воды должна бы небо отражать, а она не отражала.

Это было небо откуда-то еще, не из подводного королевства, его б я почувствовал. Это было зеркало сна, места, где я был сном. Я присел и склонился вперед так далеко, что едва в воду не падал. Узорчатый пол в звездах, белые, черные и зеленые блестящие камни, колонны, какие поднимались от пола так высоко, что из пруда выходили. Громадный зал, зал человека великого богатства, богаче, чем вождь или принц. Я увидел, что звездами сверкало. Золото, золото, что в пол вделано, золото, что вкруг колонн вилось, золотые листья на занавесях, колыхавшихся на ветру.

В зал вошел мужчина. Кожа у него была темной до синевы, волосы короткими и красными, как та ягода. На мужчине была черная агбада, что мела по полу, и плащ, что поднимал ветер. Он исчез прежде, чем я успел рассмотреть. За спиной у мужчины появились черные крылья, потом пропали. Он поднял взгляд, будто бы увидел что-то позади меня. Направился ко мне. Я гадал, на что он смотрит и в самом ли деле видит меня. Потом он взглянул прямо мне в лицо, глаза в глаза. Одежды его широко распахнулись, как крылья прежде, взгляд сделался пристальным, брови нахмурились, как у человека, что увидел что-то и не понимает, почему он видит это. Хмурость у него сменилась гневом, он закричал что-то, чего мне не было слышно. Он прошел мимо стража, схватил копье, отступил на шаг, готовый метнуть его. Я отскочил от пруда и упал на спину. Мне не следовало быть тут.

И тут в голове моей прозвучали слова Леопарда: единственный путь вперед – это напрямик. Только голос был не Леопардов. Я повернул на восток и некоторое время ехал на восток. Во всяком случае, сердце мне подсказывало, что на восток, знать же этого я никак не мог. Восток темнел, но все еще было видно. Я ничего не чувствовал и подумывал, не это ли мне покою не дает. В последний раз, когда я был в Темноземье, призрак известил о себе ясно и четко, как убийца говорит жертве, что связана, мол, он исполнит это, как привык. Лес был слишком густым, ветки свисали слишком низко, чтоб оставаться на коне, так что я спешился и повел его на поводу. Запах горелой вони я учуял прежде, чем услышал их, но и тогда они не догадывались, что я слышал, как они шли за мной от самых спавших вниз головой гоммидов.