Вадим Панов - Красные камни Белого

– То есть я неоригинальна?

– У тебя получилось великолепно, Куга. А вообще это блюдо кочевников.

– Прямо про нас.

– Вот именно.

– Вопрос только в том, как долго мы будем кочевать?

Тыква внимательно посмотрел на вожака. Решение оставить цеппели далось им на удивление легко: путники понимали, что сидеть на месте бессмысленно. Однако каждый из них в глубине души соглашался с Рыжим – вероятность встретить людей на равнине гораздо выше, чем в горах, и предложение Грозного было принято исключительно потому, что это было предложение Грозного. Но надолго ли хватит его авторитета?

– Не думаю, что селение находится слишком высоко, – медленно произнес лысый. – По моим оценкам, нам придется пройти еще день или два.

– А если мы никого не встретим?

– В ледники не полезем.

– Повернем назад?

– Да.

Хоть это хорошо. Вожак не собирается вечно блуждать по горам в поисках поселения, если не отыщет его на приемлемой высоте, они повернут назад – это хорошая, очень хорошая новость. Рыжий широко улыбнулся:

– А что дала твоя разведка?

– Ничего, – спокойно ответил Грозный. – Я просто осмотрел начало нашего завтрашнего пути.

– Видел что-нибудь интересное?

– Нет.

Привереда поднялась на ноги:

– Куга, спасибо за вкусный ужин. – Помолчала. – Пойду, умоюсь.

«Еда – это дом, а дом – это якорь».

И она согласилась: да!

И тут же испугалась пришедшего из-под покрова беспамятства согласия. Спросила себя: почему? И не нашла ответа.

«Почему дом – якорь? Почему я бежала от очага и простой жизни? Есть ли в моем прошлом нечто такое, что я хотела бы забыть? Или нет? Или тогда мне это казалось нормальным, а теперь я его стыжусь? Что такое «это»?»

Был ли у нее дом? Скорее всего, как подметил зоркий Грозный, – нет. Не было якоря, раз так легко бросила она: не умею готовить и не буду. Раз так легко согласилась: да, якорь, тяжесть. Она молода и, судя по всему, свободна. У нее нет якоря, нет дома, а значит, и возвращаться ей некуда. Только в непонятную свободу и в молодость, которая скоро пройдет. И, получается, прав, тысячу раз прав был Тыква, когда говорил, что им повезло все забыть. Беспамятство позволило им стать настоящими, заставило смотреть на себя, как на подопытное животное, подмечать неприятные, незаметные ранее черточки.

Подмечать все то неправильное, что накопилось в жизни.

Невидимая в темноте река шумела у ног, вода плескалась, ударяясь в камни, манила ледяной свежестью, приглашала: «Погрузи в меня свои руки, смой пыль и дурные мысли. Я все приму, я умею. Я унесу обиду и горечь далеко от тебя, пронесу через равнину к безбрежному морю и растворю в соленых волнах. Ты успокоишься. Тебе станет легче. Погрузи в меня руки…» Вода приглашала, но Привереда не слушала. Лишь вздыхала, сидя на берегу. Неспособная уйти от дурных мыслей.

«Кем я стану, когда все вспомню? Понравлюсь ли я самой себе?»

«Хочу ли я вспоминать?»

Медленно, очень-очень медленно…

Как же это сложно: заставлять себя двигаться медленно, когда хочется бежать сломя голову, когда инстинкт самосохранения надрывается: беги! Когда все внутри дрожит, но приходится сдерживаться и не торопиться. Потому что знаешь: на этот раз инстинкт самосохранения ошибается, и проиграет тот, кто побежит.

А потому ты не торопишься и делаешь все очень-очень медленно. Ты знаешь, что тебя никто не видит – твоя одежда темна. Но не чернее помыслов. Однако совесть молчит, потому что все давно решено и все изменилось. Тебе плевать на то, что внутри тьма, тебе плевать на все, кроме твоих желаний.

Все будет так, как ты хочешь.

Там впереди охранник.

Человек. Живой человек, у которого, наверное, есть семья.

Еще полгода назад охранник стал бы непреодолимым препятствием. Потому что рука не поднялась бы. Потому что совесть еще была жива и не молчала. Потому что желания не возобладали над разумом. Еще полгода назад…

А теперь там просто охранник. Мешающий фактор, который необходимо устранить. И это не убийство, а продуманное, строго научное действие – устранение препятствия.

Медленно, очень-очень медленно поднимается пистолет. Маленький, похожий на игрушку пистолет, который удобно прятать в кармане или сумочке. Его выстрелы похожи на негромкие хлопки, а пульки слабые, могут убить только в одном случае – если попадут в голову. Значит, нужно попасть в голову.

Строго научный подход.

Пистолет давно в руке, курок взведен и шесть маленьких пуль ждут приказа выступать. Они слабенькие, но быстрые, долетят до цели так, что и не заметишь. Но, чтобы увидеть цель, нужно повернуть за угол.

Глубокий вдох, медленный выдох, поворот.

Охранника нет.

И кажется, что план провалился.

Он должен быть здесь! Должен! Куда он делся? Смогу ли я еще раз собраться? Совесть молчит, но душу все равно царапает легкая, едва различимая тоска. Я ведь не убийца… Мне надо убить человека… Не человека – охранника! Мешающий фактор. Лишнее звено в уравнении. Он не человек.

Пистолетик становится влажным от пота.

Где ты, сволочь?

Вот.

Медленно выходит из туалета, держа в руке свернутую газету. У него нет оружия, оно в кобуре. Он видит… Нет, не меня. Он видит пистолет и ничего больше. Он – мужчина средних лет, наверное, фельдфебель. Я плохо читаю знаки различия, но думаю, что он фельдфебель, потому что у него усы, а все фельдфебели носят усы. Но сейчас это не важно. Фельдфебель видит мой пистолет. А его пистолет заперт в кобуре, и фельдфебель понимает, что не успеет его выхватить. И поднимает руки. Очень-очень медленно поднимает руки, надеясь на то, что я его пощажу. Ему остается только надеяться. Свернутая газета проезжает мимо уха фельдфебеля, и в этот миг он получает пулю. Мой маленький, похожий на игрушку пистолетик кашляет, и слабенькая пулька влетает фельдфебелю в лоб. Удивительная меткость, учитывая, что это дебютный выстрел. Первый в жизни. Первый из тех, что оборвал чужую жизнь.

Фельдфебель грузно падает на пол.

Его больше нет, и нужно забыть его мгновенно. Вычеркнуть из памяти, не позволяя совести пикнуть, а царапающей тоске – поранить душу. Его больше нет. Научный подход: если из уравнения исчезла переменная, о ней забывают.

Навсегда.

Но где второй охранник? Неужели тоже в туалете?

– Майк, что у тебя произошло?

Да, он в туалете. Какие же они кретины!

– Майк!

Если охранник почувствует неладное, он выйдет, готовый к драке, с оружием в руке. Допускать этого нельзя ни в коем случае…

«Открыть дверь!»

Она едва слышно скрипит.

– Майк, это ты?