Джей Кристофф - Предатель рода [litres]

Не смей плакать.

Она думала о нем. Как он лежит на своей плите. На опухшем лице – корка пепла. Она вспомнила последние слова, которые он произнес, истекая кровью в ее объятиях в небе над Кигеном. Она искала ярость, но не нашла ничего и заплакала. Слезы текли по ресницам, затуманивая взгляд. Она закрыла глаза, будто это могло остановить их.

Инстинктивно она потянулась к Буруу – рефлекторное действие, как будто она может схватиться за него, если почувствует, что падает. Но она почти ничего не обнаружила – только крошечная капля мутного тепла в холоде, бескрайняя тьма там, где он был раньше, в которой плавали голодные рептилии. И эта стало последней соломинкой, которая ее сломила.

Она свернулась клубочком в темноте, как ребенок во чреве матери.

И зарыдала.

Из снов с рычащим ветром ее вырвал запах теплой каши и горячего чая. Но, когда Юкико проснулась, то поняла, что это бурчит от голода ее собственный желудок. Через крохотное окошко пробивался тусклый дневной свет, грязно-серый. У кровати сидел Пётр с металлическим подносом на коленях и пристально наблюдал за ней единственным здоровым глазом.

Она сморгнула песчинки с ресниц, и Пётр сказал что-то на своем рокочущем гортанном языке, протянул руки и набросил уваги ей на плечи, прикрыв обнаженную грудь. Юкико вздрогнула, щеки вспыхнули от воспоминания об ослепляющем возмущении, которое она почувствовала, когда он сдернул с нее тунику, обнажив татуировку и всё остальное.

Что, черт возьми, такого важного в картинке на моей коже?

Пётр убрал спутанные волосы с ее лица и протянул ложку с кашей. Несмотря на то что Юкико тревожил его взгляд и в голове всё еще тлели воспоминания об унижении, еда пахла восхитительно. Пустой желудок заурчал, и она проглотила свою гордость вместе с первой ложкой каши.

Когда она закончила, то подергала руками и ногами, затянутыми в ремни на запястьях и лодыжках, и красноречиво посмотрела на них.

– Можешь развязать меня?

– Он не может. – Пётр нахмурился и покачал головой. – Милая девушка.

– Куда меня отправят?

Пётр прикоснулся к ее щеке и заправил выбившиеся волосы за уши. Собрал посуду и миски, отставил их в сторону и откинулся на спинку стула. Сунув руку в белый халат, он достал свою трубку в форме рыбы и набил ее той же сухой коричневой травой.

– Лучше бы она не здесь. – Он покачал головой. – Лучше всего.

– Отпустите меня, пожалуйста. – Юкико снова потянула свои путы.

– Слишком поздно. – Он зажег трубку зажигалкой и выдохнул облако дыма. – Идет она, они.

– Что?

– Зрячные, – вздохнул он. – Зрячные.

– Как вы научились говорить на шиманском? – Юкико наклонила голову. – Были торговцем?

В его голосе зазвучали печаль и гнев.

– Заключенный.

Вместе с осознанием нахлынула и тошнота, и Юкико, наконец, поняла, почему мужчина был так враждебен, дал ей пощечину. Изуродованное лицо, ослепший глаз, искалеченная нога.

Самураи считали, что лучше совершить сеппуку, чем попасть в руки врага. Солдат-гайдзин, который оказался в плену, не заслужил даже презрения – тварь без чести и достоинства. Если Пётр воевал и был захвачен войсками сёгуната во время вторжения, она могла себе представить, через что ему пришлось пройти в руках ее соотечественников.

Этот человек казался полным ублюдком. Но пыток не заслуживал никто.

– Мне жаль, – пробормотала она.

– Жаль? – Гайдзин пыхнул трубкой, выдохнув бледно-серый дым. – Себя жалеть.

Он встал, дохромал до двери, вышел и закрыл ее за собой. Ветер завывал, как одинокая собака, как одинокий голос в темной глуши, ждущий рассвета, до которого целая жизнь.

Когда свет в коридоре выключили, Юкико наконец поняла, что она здесь абсолютно одинока. На нереальном острове из металла, посреди бескрайнего океана, в окружении людей, которые считают ее шпионкой, захватчиком, врагом. Она не имела понятия, где находится большая земля. Никто не знал, что она в беде. А если бы и знали, то не смогли бы найти.

У Юкико нет никого, кто мог бы ей помочь. Ни Буруу, который унес бы ее в безопасное место. Ни Кина, чтобы сделать механические крылья и вытащить ее отсюда. Ни Кагэ, ни отца, ни друзей. Она поняла, что, если кто и сможет помочь, так это только она сама. Но если она не сделает этого в ближайшее время, Буруу умрет от голода среди шторма. Никто не помешает свадьбе. Аишу поработят, чтобы узаконить статус Хиро, а страна просто сменит одного сёгуна на другого. Все, ради чего они работали, ради чего погиб ее отец, было напрасно.

Хватит сидеть в темноте и плакать, чтобы уснуть. Хватит ждать, пока грянет гром. Хватит ползать. Пора вставать и идти. Пора выбираться из этой ловушки любыми доступными способами.

Если она ничего не найдет, у нее, в конце концов, есть ногти.

Теплое пятно Буруу находилось где-то на севере, размытое расстоянием между ними. Каким-то образом ей придется выбраться на эти острова, отремонтировать его крылья. Она видела летающую машину на крыше комплекса, но понятия не имела, как ею управлять. На самку арашиторы она не надеялась. Что касается гайдзинов, то Данил и Катя явно видели в ней врага. Пётр ударил ее, сорвал с нее уваги, игнорируя ее попытки вырваться, и воспоминания об этом наполняли ее горьким, беспомощным возмущением.

Но ей всё равно требовался сообщник. В одиночестве у нее не было шанса ни выбраться из этой комнаты, ни спасти Буруу.

Лучшим вавриантом ей казался Ильич. Он был молод, не ладил ни с Данилом, ни с Петром, выглядел подчиненным, которого не особо ценили. И, конечно же, он спас ей жизнь, когда выловил из океана, рискуя собой ради нее. Наверняка у него доброе сердце. Добрая душа. Конечно, Юкико испытывала чувство вины, когда думала о том, что с ним может произойти, если обнаружится, что он помогает пленнице. Но она быстро подавила это чувство – слишком велики были ставки: не только ее жизнь, но и жизнь Буруу. Аиши. Всей Шимы.

Ей нужно вернуться. Надежда всё еще была. Если им удастся быстро выбраться отсюда, она еще может успеть в Киген вовремя, чтобы остановить свадьбу Хиро. И кроме того, если она не может довериться юноше, который нырнул в ледяной океан, полный морских драконов, чтобы спасти ее жизнь, то кому, черт возьми, она вообще может довериться?

Но он не говорит на шиманском языке. Как тогда он меня поймет?

Она вздохнула и закрыла глаза. Снова приоткрыла Кеннинг – совсем чуть-чуть, и осторожно вышла за пределы своей стены. Почувствовала рядом гайдзинов, мутно, нечетко. В голове, за глазами, поднималась боль, и она тихонько застонала.

Она вспомнила, как прикоснулась к разуму Йоритомо у Пылающих камней, как раздавила его силой своих мыслей. Но тогда был рядом отец, который помог ей, дополнив ее силу своей собственной. Что бы ни происходило с Кеннингом внутри нее, он становился всё мощнее. Юкико была уверена: теперь она сама сможет расправиться с кем угодно. И если не убьет их сразу, то определенно заставить истекать кровью.