Арсений Зензин - Саги зала щитов. Кюна волчица. Книга первая

– Спасибо отец и вам мастера Фиральдер да Бруни. – едва найдя в себе силы поклониться в благодарность, пораженная до глубины души Хортдоттир, поплелась на своё место. Дивясь негаданной мысли, а не сломает ли люд ворота кузнечного подворья Бруни спеша вперёд соседа сделать заказ, едва поняв, что мастер кузнец перенял у гнома, таинство ковки нерушимого метала.

Ярл опустился обратно на своё кресло, а Сольвейг глубоко вздохнув, погладив волчьи оголовки дареных клинков, решила позже. И так несколько раз она оттягивала роковой момент, кляня себя за малодушие не в силах набраться смелости, дабы произнести несколько простых, но таких страшных фраз.

Гуляния перевалили за полночь но не-было того кто вознамерился бы уйти. Фиральдер что-то истово объяснял Бруни, упорно жестикулируя руками, не иначе какую-то кузнечную хитрость. Баребра сошлась в противоборстве на руках с очередным молотобойцем, шестым по счёту. А вокруг ихнего стола-арены собралась приличного вида толпа хмельных лёствёртцев бьющихся об заклад. Возглавлял их конечно же Вагни хорёк и здесь не упустивший выгоду. Благо неуёмный торгаш хоть и не надолго, но всё же оставил в покое Сольвейг, а то, ходя по тонкой кромке её самообладания, докучал словно лосиная вша, вознамерившись выкупить имущество сгинувшего рода клятвопреступников Освальдсанов доставшееся Хортдоттир.

Десятком нестройных голосов загремела уж наверное сотая песнь с дальнего конца зала щитов, Льёт продолжал выплясывать то и дело меняя партнёрш а Сольвейг наконец набралась храбрости и поднялась. Замирая израненным сердцем, кровавая кройщица вновь оказалась пред столом Руагора, крепясь уверенностью глядя на измождённое бледное лицо названного отца.

– Я Сольвейг Хортдоттир. – её зычный окрик погрузил чертог в тишину, замолкли даже барабаны и рожки, распыляющие пляски. – Пред ликом Асов и всем лёствёртским людом бросаю тебе ярл Руагор. – воительница чуть сбилась, ровняя дыхание. – Вызов воинской чести.

Легендарный зал щитов вздрогнул, взорвавшись шепотками и пересудами, руки ошарашенных хирдманов легли на рукояти топоров да мечей, словно ожидая команды вождя. Люди взволнованно переглядывались, гадая, не перебрала ли с мёдом шальная кройщица, такие слова в свете очага бросить, Асов помянув.

От лица Бруни обронившего очередную чашу отлила вся кровь, а кюна Аникен и вовсе всхлипнула. Через толпу не скупясь на толчки стал пробиваться ульфхендар Льёт всё ещё не верящий своим ушам. Только цверг Фиральдер чуть прикрыв глаза, одобрительно кивнул оборвавшей веселье воительнице. Он единственный всё понял, он узрел куда далее прочих, осознав что названая дочь в ответ за дар сама одарила отца с невиданной щедрость. Но Сольвейг было всё равно, ей было плевать на всех кроме него измученного старого война, пожившего полную достойных свершений жизнь. В чьих уставших померкших голубых глазах читалась ни скорбь или злость, а невиданная благодарность.

– Я принимаю твой вызов, да рассудят валькирии. – поднялся ярл Руагор. – Только не раннее второго дня нужно закончить дела. Согласна ли ты с моим условием.

Не найдя в себе сил даже разомкнуть губы Хортдоттир лишь кивнула в ответ только что приговорённому её же словом отцу.

– Быть посему Хольмганг не ранее второго дня. – громогласно объявил ярл устало опускаясь на своё кресло. А Сольвейг двинулась на выход, стараясь высоко держать голову, чувствуя на себе сотни ошалевших взоров. Кто-то с силой схватил её за руку почти у самых резных створок чертога. Это оказался Льёт.

– Ты чего творишь, кровь совсем глаза застила. – зашипел ульфхендар. Но тут-же был отдёрнут Фиральдером истово зашептавшим что-то на ухо берсерку. И чем больше говорил цверг, тем сильнее вытягивалось лицо Льёта в итоге отпустившего руку воительнице, не иначе прозрев благодаря мудрости гнома. Но Сольвейг, было всё равно, она просто ушла, оставив позади пир, как и большую часть своей души.

Кровавая кройщица обойдя легендарный чертог, надолго замела, глядя на высокую полосу пламени от одной скалы фьорда до другой, расчертившую берег сразу за причалами и корабельными сараями. Там надрывно треща брёвнами и плюясь искрами отходила земля, сбрасывая ледяные оковы дабы, поддавшись вскоре лопатам и заступам принять в себя основание новой стены что убережет городище от врагов вознамерившихся напасть со стороны моря. Более никого не надо было убеждать, в её необходимости Йоль расставил приоритеты для народа Фьордфьёлька. Развязав, наконец, Хортдоттир руки, ведь именно ей и доверил будущие укрепления ярл.

Долго стояла рыжая воительница, глядя на пляску огня обдаваемая не смотря на холод зимней ночи и расстояние в двадцать шагов жаром высокого пламени лижущего мерзлую землю. Отчётливо ощущая как внутри неё, что-то тоже словно выгорает, оставляя сосущую пустоту. Лишь под утро Сольвейг вернулась домой, но не в ярловы чертоги, а в свой родной дом. Небольшое каменное строение с непропорциональной крышей одной стороной стропил лежащей на земле. Расположенное меж зала щитов и обнесённым плетнем ристалищем.

Холодом давно не топленого очага встретили её родные стены разделённые перегородкой на две клети. Иней покрывал развешанные тут и там полки да шкуры, резные столы и стулья вместе с двумя кроватями её и родительской. Около получаса она обливаясь ругательствами да поминая троллей провозилась с давно отсыревшими дровами ни в какую ни желавшими гореть, но отлично чадящими пока наконец не занялось пламя. А после забралась на отцовскую кровать, укрывшись огромно шкурой медведя людоеда некогда поверженного Хортом. Прикрыв глаза, кровавя кройщица, вызывала в памяти образ отца стараясь призвать его дух из чертогов Вальхаллы, дабы спросить, верны ли её решения.

Сольвейг не знала, сколько прошло времени, и сколько изрубила она древесных стволов, покуда не схлынула кровавая пелена затмившая разум. Тяжело переведя дыхание кровавая кройщица отстранённо взглянула на дело рук своих, кучу порубленных гномьей сталью деревьев и застилавшие снег ошмётки коры да пару белок взирающих на неё с высоких ветвей как на умалишенную. Ей было необходимо как-то выплеснуть скопившуюся горечь и ненависть к ужасному жребию ведь глубокая рана на душе человека, как и на теле, будет загнивать, поражая всё вокруг, не отвари её вовремя.

Уж лучше так, чем обернуться в ульфхендара, думно было Хортдоттир отерев выступивший лбом пот да заново встающей на лыжи. Она оборачивалась всего два раза и последствия до сих пор не покидали мыслей воительницы. Первый, едва приняв звериный дар Асиньи Скади молодая берсеркерша очухалась посреди развороченной медвежьей берлоги, лёжа меж разорванных бурых исполинов. А второй она на силу смогла подчинить дух волка себе, не порвав хозяев отдалённой усадьбы, но знатно проредив их скот, выпотрошив с десяток овец и коров.