Леонард Карпентер - На запретном берегу

И с этими словами он подпихнул почти бесчувственного кормчего поближе к пленникам.

Солдаты, предвидя потеху, развязали пиратов и отошли в сторонку, окружив их плотным кольцом, чтобы не смогли сбежать. Кормчий, отданный на расправу своим же людям, затравленно озирался, переводя умоляющий взгляд с Конана на свирепые рожи пиратов. Двое набросились на него с кулаками, а у третьего блеснул в руке вынутый из сапога нож, и Конан прервал забаву в самом начале:

— Эй, оружие долой! — Сильным движением руки он вывернул пленнику кисть, и нож, описав сияющую дугу, исчез в черной воде. — Мало того, что вы украли у меня корабль и расправились с людьми на нем, вы еще и хотите испортить мне месть!

И, не дожидаясь, пока кормчего приговорят растерявшиеся пираты, он вынул саблю и одним ударом снес предателю голову. Мертвое тело мешком рухнуло на палубу, заливая ее кровью.

— Ну, можно сказать, что такой конец себе он избрал сам! — Эти слова были единственной надгробной речью Конана. Он вытер клинок о штаны уже мертвого Гулизара и спокойно вложил саблю в ножны. — А этих троих заковать в железо и посадить у весел, пусть отрабатывают!

Когда они вернулись на стоянку, волоча за собой на буксире потрепанную галеру с мертвыми товарищами, было уже почти утро. На вопрос Турио, что случилось с Гулизаром, Конан коротко ответил: "Он заплатил за попытку пойти против меня". Капитан несколько побледнел, но не промолвил ни слова, и северянин, хмыкнув, ушел досыпать, предоставив остальным расписывать друзьям свои подвиги.

Наутро, несколько успокоившись, они принялись подсчитывать потери. Тысяча, выведенная Конаном из Баалура, уменьшилась больше чем на сотню, помимо солдат, погибло и много гребцов. Сколько было убито пиратов, не знал никто, но лучники клялись, что ни один из прыгнувших с баркасов в реку до берега не добрался.

Мертвых завернули в одеяла и уложили на палубе захваченного пиратского баркаса, дыру в котором забили досками и просмолили. Все облили маслом, отпустили концы и подожгли, бросив факел с галеры. Течение быстро подхватило неуправляемое суденышко и потащило вниз, но долго еще виднелся над рекой столб черного густого дыма. Конан заметил, что в то утро черных стервятников стало как будто больше — они кружили над следами побоища с хриплыми криками, напомнившими ему смех Зерити. Но, видно, жажда крови ведьмы этим не утолилась, потому что, едва они снялись с якоря, часть птиц, паря все так же высоко, как и прежде, двинулась вслед за ними.

Отойдя подальше от того места, где произошло несчастье, баалурцы пристали к берегу и взялись за починку пострадавшей галеры. Но окончательно отмыть ее палубу от крови так и не удалось: она словно въелась в свежее дерево.

От тех матросов, что привел на корабли Гулизар, на галерах осталась еще добрая дюжина, и Конан, собрав их, заявил во всеуслышанье:

— Поскольку ваш кормчий оказался предателем, вы теперь все под подозрением. Но поскольку все вы мирно проспали эту ночь, я верю, что ни один из вас не знал о предстоящем нападении. Но если вы знали и теперь боитесь сознаться в этом, то лучше сразу прыгайте за борт, потому что за любую провинность я вздерну вас на реях — по трое на каждой галере, в назидание остальным. Те же из вас, кто с честью выдержит это путешествие и вернется домой с победой, будут щедро вознаграждены королем Маздоком. Но не забывайте, что за предательство у меня есть только одна награда — смерть.

Галеры по-прежнему поднимались вверх по течению. Берега Стикса становились все выше, а водоросли и тина сменились зарослями тростника и мелкого кустарника. Здесь течение было не так сильно, как у дельты, и по воде вдоль обоих берегов сновали маленькие лодочки рыбаков и охотников. Вереница галер величественно скользила по самой середине реки, и путешественники разглядывали то гигантские пирамиды, выстроившиеся вдоль южного берега, то белостенные города Шема, окруженные садами и пашнями, террасами спускавшиеся к самой воде, — вдоль северного. В тростниках в изобилии водились утки, ибисы и другие птицы, в воде то и дело мелькали тени проплывающих рыбьих стай.

Оба берега реки, несущей плодородный ил, были густо заселены, ибо пустыня оттесняла к воде как шемитов, так и стигийцев. Между берегами шла бойкая торговля и обмен различными товарами, и путешественникам в изобилии встречались и галеры, и парусные суда, причем шемитских кораблей с гербами городов на парусах было ничуть не меньше, чем стигийских — с изображением глаза или змея.

Заметив это, Конан велел поднять на мачте своей галеры флаг Баалура, а на корме выстроить отряд солдат в форме дворцовой гвардии. Таким образом он надеялся замаскировать свой флот под большой торговый караван, идущий под защитой солдат города-государства. Он посылал время от времени отряды в небольшие поселения на шемитском берегу за хлебом и вином, но избегал заходить в крупные города, стараясь миновать их на рассвете или в сумерках. Их маленький флот легко могли принять за военное вторжение и попытаться атаковать прежде, чем они успели бы объяснить, зачем едут.

Избегал он также поднимать на борт местных рыбаков с просьбой провести корабли в незнакомых водах и делал это только в случае крайней необходимости. По счастью, все наречия Шема были очень схожи между собой, и им не составляло труда договориться с такими проводниками.

Какой бы черной магией ни занимались жрецы Стигии, обычаи простого народа этой страшной страны были очень схожи с обычаями любых землепашцев: с утра до ночи они работали в поле, дети барахтались на мелководье или пасли буйволов, в часы жары забиравшихся в прохладный ил по самые уши, женщины ловили рыбу или ставили силки на мелкую птицу. Глядя на них, люди Конана тоже постепенно свыклись с рекой, о которой слышали, что воды ее отравлены и безжизненны и всякий, кто попадет в них хоть раз, умрет скорой и мучительной смертью.

Когда один из встреченных ими на реке шемитских купцов сообщил им, что они миновали канал, отходящий к гавани столицы Стигии Луксуру, Конан решил, что это подходящий повод, чтобы дать уставшим от долгого плавания людям немного расслабиться. В тот же вечер на палубах были накрыты огромные столы для всей команды, заваленные купленными на побережье свежим хлебом, фруктами, вином и жареной дичью. На галеру к Конану пришел Каспиус, плывший на второй галере. Киммериец отметил, что лекарь выглядит здоровым и помолодевшим, словно тяготы пути только прибавляли ему сил.

— Ты пишешь о нашем путешествии, Каспиус? — спросил Турио, заглядывая через плечо лекаря в маленький пергамент, над которым тот корпел, пользуясь тем, что пир еще не начался. — И что же именно?