Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

Довел вчера эту проблему до Богуслава.

— Я ж тебе говорил, от попа одни убытки будут! — этим завершил свою пламенную речь.

— Большой волхв Добрыня велел его взять, — отговорился боярин-дворецкий. — Я не настаивал.

— Надо было для этого церковного здоровяка хоть вторую лошадь взять, на смену Зорьке.

— Увидим — возьмем. А пока есть у меня испытанное средство.

Потом Богуслав поил Зорьку какой-то свежезаваренной травкой. Я не фитотерапевт, поэтому вникать даже не стал. Это боярин любитель всяких аконитов да мелис. Хлебом не корми, дай только этому травнику неведомого любистока кому-нибудь присунуть!

Перед тем, как уснуть, Богуслав заметил, натягивая епанчу на плечо:

— Самая старая из всех наших лошадей эта кобылка. Ты ее где взял-то?

— Да Зорьке всего пять лет! — запротестовал я. — Мне ее князь Давид подарил.

— Лошадка породистая, отличных кровей, но с возрастом тебя обманули. Лет двадцать уже прожила, убегалась. Мы таких обычно отсеиваем, убираем из конюшни, часто дарим кому-нибудь.

Добрый поступок прежнего военного руководителя Новгорода прояснился — заслуженную кобылу просто сбыли с рук. То-то она, в основном, телеги уже только возила…

— А сколько вообще живут лошади? — спросил я бывшего боярина-конюшего.

— Лет 25–30, какие как.

— А Вихрь сколько прожил?

— Он помоложе будет, ему лет десять всего. Такие еще служат, их обычно дружинникам отдают. А лошади есть и долгожители — по 45 лет при хорошем уходе живут.

— И долго ты сможешь поить Зорьку этим своим снадобьем?

— Больше двух дней нежелательно — болеть будет. Искать надо священнику второго скакуна. Но гнедая масть самая выносливая из всех и самая послушная, болезням подвержена меньше других. Может и три-четыре денька потерпит.

— А почему мне Вихря подарили?

— Да белая масть, это либо вылинявшая серая, либо изначально такая. Светло-серые — они обычные кони, как все. А твой Вихрь, похоже, уродился таким. Эти лошади очень нежные, нервные, болеют часто. Потомство от них редко бывает. Да и жеребята чуть не половина мрут. Мы таких на нашей конюшне и не держим.

— А Зарница?

— Она ахалтекинка. У них этот цвет по породе идет. Они не чисто белые, а с этаким слабенько-нежным оттенком цвета топленого молока. Ничем обычно не болеют, выносливы хлеще гнедых, живут очень долго. Родятся только они очень редко. У нас, сколько уж времени ахалтекинцев держим, Зарница только третья. Если бы распространенная порода была, белые самые дорогие были бы.

И Буцефал у Александра Македонского тоже был белый, потому, наверное, и бешено дорог был… — думал я, засыпая.

Вчера кобылка пила настой крайне неохотно — часто фыркала, но пила. Зато сегодня вовсю демонстрировала триумф народной медицины в коневодстве — легко несла грузного всадника на себе.

Мы ехали не спеша, гонки не было. Я с Викинга решил часа два не слезать — отдохнуть нужно было после вредоносного змеиного воздействия на мой чуткий к такой гадости организм.

Только что пробежавшийся дядя Слава, как я иной раз называл боярина, который был на целый год меня старше — шутка ли, целых 58 лет, рассказывал о своей прежней службе у отца Мстислава, Владимира Мономаха.

— Ходили мы в позапрошлом году со Святополком, который только-только киевское княжение принял и с братом Владимира Ростиславом на половцев. Побили они нас страшно возле речушки Стугны.

Ничего, подумалось мне, пронизанному знаниями из Википедии, Мстислав через двадцать лет отомстит половцам за утонувшего в Стугне дядю, — вышибет это нахальное племя с Руси, оттеснит за Волгу и Дон. От них русским было больше убытка, чем от неразумных хазар и коварных печенегов. Именно они, через сто с лишним лет, втянут Русскую Землю в самую страшную войну — войну с монголами, закончившуюся татаро-монгольским игом, длившимся чуть не 250 лет. Такого на Руси никогда раньше не было и больше не будет.

Интереснейшая вещь — способности, дарованные Добрыней, спрятаны в какой-то дальний угол, а абсолютная и безотказная память в полной силе. Совершенно расслабившись, слушал и слушал…

— Гляжу — Ростислав в этой реке тонет, Владимир полез его спасать, и уже тоже тонет. Оба в кольчугах, тяжеленые, какие уж из них пловцы! А я от наседающих половцев отбиваюсь…

— Зашибу!

Из-за толстого дуба выскочил плечистый и высоченный парняга, замахнувшийся дубиной неимоверной величины. Прежде чем я пришел в себя от дремы на ходу, Богуслав ментальным ударом в грудь отбросил нападавшего назад. От неожиданности и силы удара, мордастый юноша шлепнулся на задницу и выпустил из рук свое оружие. Палица со стуком приласкала его по голове.

— Ой! Вы чего деретесь? — почесывая темечко спросил разбойник.

Матвей уже был рядом и прижимал обнаженную саблю к горлу врага. Чутко вслушиваясь в шумы леса, ушкуйник пролаял:

— Сколько? Вас?

— Какие вы злые…, — протянул молодец, — пойду я от вас…

Сзади предупреждающе грозно зарычала прошляпившая врага Марфа.

— И собака у вас какая здоровенная… Глядите, я ведь богатырь, на части порву, если бросится!

Матвей спрятал шашку в ножны. Доложил:

— Один, похоже, этот дурачок. Тихо в лесу. Сразу убьем, или разбираться будем?

— Разберемся, — кряхтел я, слезая с седла, — что это за напасть неожиданная на нас навалилась среди бела дня.

Наша ватага уже окружила место событий.

— Нахальный какой-то, — недоумевал Иван, — наглый. Одному, с какой-то деревяшкой, напасть на вооруженный отряд! Смерти что ли ищет?

— Уже почти нашел, — отозвался боярин, легко спрыгивая с коня, — сейчас расспросим и убьем.

— Можно я его голыми руками? — деловито спросил ушкуйник, профессиональный убийца в Древней Руси. — Не разминался давно, отвыкаю.

— Эй, вы чего? — забеспокоился румяный силач, видя, что дело заворачивается не на шутку, — я ж так, попугать только…

— А мы напугались, — жестко ответил боярин. — Я воевода Тайного Приказа Великого Новгорода, и за дела эти тебя и запытаем! Мы шутить не любим! Отвечай быстро, песья кровь, кто послал? Кто научил на Владимира броситься?

Паренек заплакал, поняв, что с нами шутки плохи. О Тайном Приказе ходили пугающие слухи. Конечно, не НКВД и не СС, но все-таки!

— Никакого Владимира и не знаю…, я кушать сильно хочу…

Теперь мой несостоявшийся убийца скорее предпочел бы почувствовать на своем горле стальную хватку Марфы, чем отвечать за свои грехи перед грозной организацией.

Эх, горе ты мое горькое! Я сунул незнайке кусок пеммикана, дал сухарь.

— Владимир — это я. Не бойся, тебя не тронут. Как звать-величать?

— Емелька я, — весело хрустя сухариком представился новый знакомец, — а что за гадость вы тут едите?