Владислав Савин - Врата Победы: Ленинград-43. Сумерки богов. Врата Победы

Отчего германская контратака не последовала немедленно? Чтобы понять это, надо представить ту ужасную картину, происходящую как раз в те дни между Вислой и Одером. Европа не видела такого кошмара со времен разгрома варварами Римской империи! На всем пространстве шло маневренное сражение, которое мы проигрывали, какие-то войска пытались спастись, или напротив, стояли с железным тевтонским упорством, подобно героическому гарнизону Бреслау – и перед накатывающимся русским валом еще не было плотины! Оттого, при получении известия: «русские на Зееловских высотах», в Берлине впервые с начала войны была отмечена паника среди населения, но и армейское командование, до уточнения обстановки, предпочло действовать оборонительно-осторожно. А русские времени не теряли.

Какие-то контратаки последовали в первые же сутки, но они, хотя и приводили временами к глубокому охвату русских позиций, были явно недостаточны по силе, носили импровизированный характер и были отбиты с большими потерями. К тому же очень мешала русская авиация. А через сутки у русских уже были наведены две понтонные переправы, и на левый берег пошли их свежие войска. И они сумели задействовать нашу же захваченную инженерно-строительную технику для укрепления оборонительного рубежа. И когда наконец, лишь четвертого февраля, мы сумели, тщательно подготовившись и подтянув силы, начать наступление, чтобы уничтожить русский плацдарм, было поздно. Мои офицеры, помнившие прошлую Великую войну, говорили, что эта бойня напоминала им Верден и Сомму. Русские, несомненно, также несли потери, но их огонь не ослабевал, а сопротивление оставалось столь же фанатичным. В то же время я как командующий группой армий «Висла» не мог забыть, что мои войска – это последнее, что сейчас имеет Германия! И последние резервы погибали в бессмысленных атаках – одна из свежих пехотных дивизий, полностью укомплектованная, всего через трое суток имела в строю лишь пятую часть боевого состава!

Десятого февраля мы вынуждены были прекратить атаки, в то время как русские готовы были стоять до конца. Двенадцатого февраля я был вызван в ОКХ в Берлин, затем меня пожелал увидеть фюрер. С упорством воинствующего дилетанта, разбирающегося в военном деле на уровне ефрейтора, он стал орать на меня, требуя немедленно одержать победу и не желая слушать никаких разумных возражений.

А затем он предложил мне применить против русских химическое оружие. «Если это поможет вам победить, фельдмаршал». И заявил, что англосаксы скорее всего предпочтут «не заметить» этого факта. И сказал, что если мы победим, то кто будет судить победителей?

Я не нашел в себе мужества отказаться. Поскольку это однозначно завершилось бы как в декабре сорок второго, когда я был подвергнут унизительной процедуре наказания, при всем генералитете. Или же это привело бы меня к тесному знакомству с «Комиссией по расследованию особых антигосударственных преступлений» (которую все называют «комиссией 1 февраля»), крайне редко выносящей иные приговоры, кроме смертной казни. Но я не сказал и «да», чтобы не войти в историю сообщником гнусного преступления. Мой ответ можно было расценить, как обычное приветствие, положенное руководителю государства.

В мое распоряжение была выделена бригада многоствольных 210-миллиметровых минометов. Боеприпасы, начиненные смертельной фосфорорганикой, находились на складе и могли быть подвезены в течение нескольких часов. Один мой приказ – и на высотах не осталось бы никого живого. И Одерский рубеж обрел бы устойчивость, не было бы ни броска русских на Берлин, ни последующих печальных событий. И я получил бы Дубовые листья, а возможно, Мечи к своему Рыцарскому кресту [41] В нашей реальности Манштейн получил Листья 14 марта 1943-го, а Мечи 30 марта 1944-го – в альт-реальности он после «Большого Сатурна» пребывал в опале и отставке до января 1944-го. , и вошел бы в историю как автор «чуда на Одере», и как знать, возможно, вся война пошла бы дальше совсем по-иному, отдай я такой приказ.

Но я считал своим долгом служение не одному фюреру, но и всему германскому народу. Не далее как три дня назад, в ночь на девятое февраля, армада британских бомбардировщиков разбомбила Мюнстер. Даже если допустить, что англичане и американцы забудут о своем заявлении залить Германию отравляющими веществами, если мы первыми применим химическое оружие – русские аэродромы находятся в полутораста километрах от Берлина! И у них господство в воздухе – я сам, по пути из своего штаба, один раз был вынужден, выйдя из машины, укрыться в кювете от налета русских штурмовиков, а наших истребителей в воздухе не было видно! И я достаточно знал о работах, которые рейхсвер вел совместно с русскими, еще пятнадцать лет назад – глупо было ждать, что не последует ответа!

Мои опасения еще укрепились после четырнадцатого февраля. Орднунг есть орднунг – независимо от того, собирался ли я применить химические боеприпасы, солдатам полагается быть к этому готовыми! Приказом по армии, фельдфебели должны были проверять у солдат наличие противогазов и защитного обмундирования, а командиры позаботиться, чтобы все не имеющие этого имущества, его получили. Один из солдат, чех по национальности, перебежал к русским и сообщил им об этих мерах. Реакция русских была воистину иезуитской. На одном из близлежащих участков фронта был похищен майор, офицер штаба полка – русские доставили его на плацдарм, провели по своим позициям, показав своих солдат в полной противохимической защите, должным образом оборудованные блиндажи, танки с противогазовыми фильтрами. Затем нашему офицеру вручили отпечатанную памятку, какую он видел у многих русских солдат – особенности фосфорорганических ОВ, признаки заражения местности, способы защиты – и отправили назад через фронт, велев передать:

– Мы готовы. Хотите, воюйте химией, но после не обижайтесь, когда получите ответ. Персонально же для генерала, отдавшего приказ, а также офицеров и солдат частей, применивших химическое оружие, обещаем, что в плен их брать не будем. И мы не уверены, что после в Берлине останутся живые люди.

Офицер был допрошен, и доставленная им «памятка» тщательно изучена. Вывод моих экспертов был однозначен – русские отлично знают, что такое зарин и зоман, и, с высокой вероятностью, располагают ими сами. В этих обстоятельствах наша химическая атака была бы безумием – весьма сомнительной полезности с военной точки зрения, она бы единственно разозлила русских и вызвала ответные меры, в результате которых пострадало бы прежде всего немецкое гражданское население. Это было ясно мне, но как было объяснить это безумному ефрейтору, вообразившему себя великим вождем?