Владислав Савин - Рубежи свободы

День был солнечный, но ветреный. Высоко на мачтах развевались флаги, советский и итальянский, вытягивались в порыве, будто соединившись вместе. Летела пыль, срывало шляпы, широкие юбки синьорин вздувались как зонты, а разноцветные зонтики над головами гнулись, хлопали, выворачивались как тюдьпаны. Мой зонтик рвало ввысь подобно воздушному шару, я с трудом его удерживала, наклонив так, что он от солнца меня совершенно не защищал — но не складывала, как иные из синьорин, поскольку хотела показаться отцу нарядной дамой, как я была с Анной в Одессе. Кстати, после обязательно приглашу свою лучшую подругу в Рим, интересно, как она там сейчас, в Москве? Я говорила с ней по телефону, узнала что дети здоровы, и ждут моего возвращения, и что Анна (а значит и сам Пономаренко) внимательно следит за нашим делом и конкретно за моими стараниями, "Люся, ты делаешь успехи". Еще знаю, что в Москве сейчас готовится большой процесс над бандеровской сволочью — ну а мы тут устроим свой суд над "предками Аль-Каиды", как выразился мой муж. И на этом процессе мне еще надлежит сыграть свою роль — так же как Анне на московском.

— Самолеты уже в воздушном пространстве Италии — сказал мне муж, выслушав подбежавшего к нему офицера — и наши истребители, почетным эскортом и прикрытием. Через пятнадцать минут будут здесь.

Прошли самую опасную часть пути над морем — даже англичане в этот раз не решились на разбой. Я смотрела небо до боли в глазах. Налетевший вихрь ослепил пылью, почти уже вырвал зонтик из моих рук, вывернул лилией, ломая спицы и разрывая купол в клочья, прочь понесло шляпы, и мою тоже — о святая Тереза, сейчас с меня платье сдует, и прическу треплет, закрывая мне лицо! Что люди скажут — я ведь у всех на виду стою!

— Это уже моя привилегия, синьора Лючия, ловить ваш головной убор — синьор Родари с почтением вручил мне мою шляпу.

— Синьора Лючия, возьмите мой зонтик! — подбежала ко мне какая-то синьорина — и лучше не держать его в ветер слишком крепко, пусть даже улетит, из рук вырвет, после поднимете, когда притихнет!

— А если его унесет совсем? — спрашиваю я, удивившись и улыбнувшись, вот никогда мне не приходило в голову такое.

— Ну тогда ваш зонтик найдет та, кому он больше нужен — смеется синьорина — это лучше, чем если его разорвет, и он не достанется никому!

Лицо ее мне показалось знакомым, да ведь это та, кто меня в фильме играла, Софи Шиколоне (пока еще не Лорен)! Зонтик мне протягивает, а другой рукой пытается платье придержать, как я — и так же как я растрепана до ужаса, шляпку потеряла уже. Святая Лукренция, о чем я беспокоюсь, в ином будущем задранная ветром юбка какой-то английской принцессы или герцогини станет поводом для множества фотографий и статей в газетах — бедные, у них не было более важных и славных дел для обсуждения? Как например, сейчас вся Италия спорит, была ли я на "Лючии" в ту ночь или все-таки нет? И большинством голосов уверена, что была. А мой муж уверяет, что я сделала большое и важное дело — и что тому, кто посмеет меня упрекнуть, он лично голову открутит! А у меня едва сердце не разрывалось, когда я ждала его, на борту русского эсминца! И как я хотела высказать ему все, когда мы наконец остались наедине! А он лишь обнял меня, поцеловал, ну как я могу после на него сердиться? Но сегодня я ему шутливый выговор сделаю — это ведь его привилегией должно быть, ловить мою шляпку, сорванную ветром? Я хотела поговорить с Софи, но успела лишь взять у нее зонтик, когда кто-то крикнул — летят!

Я наблюдала, как приземляются самолеты — первый, второй, третий, такие же "Ту", на которых мы летели из Севастополя. Видела, как радуются те, кто сошел с первого, и те, кто их ждал. Мое нетерпение возрастало, и когда наконец я заметила своего отца, во второй группе прилетевших, то крикнула ему, замахала руками и зонтиком, затем побежала навстречу — у меня зонтик вывернуло, шляпа снова слетела, платье разлетелось на ветру в полном беспорядке, но мне было все равно! Отец заулыбался, узнав меня, раскрыл объятия, я бросилась ему на шею. Подошел мой муж, поприветствовал моего отца, набежали репортеры — синьор Винченцо, что вы можете сказать?

— Что я могу сказать? — ответил мой отец — не будь здесь синьорин, я показал бы вам следы английского гостеприимства, у себя на теле, вот здесь, здесь, и здесь. Били дубинками, кулаками и сапогами, как в гестапо! Лишь за то, что мы посмели оказать сопротивление нанятым ими пиратам — и наверное, этим нарушили их британский закон! Ну а что такое "борцы за ливийскую свободу", вы уже слышали, все правда — эти мерзавцы на пароходе убивали даже детей! Но теперь мы свободны, а пираты или в тюрьме, или уже в аду — и я хочу сказать русское спасибо нашим советским товарищам, что так случилось!

После мой муж мне сказал по секрету, что с отцом еще в самолете успел побеседовать наш товарищ, намекнув деликатно, что желательно сказать. Но эта был лишь форма, а не суть — ведь в словах моего отца, попавших во все вечерние римские газеты, не было ни грамма лжи! А ливийские повстанцы — да гори они все в аду вместе с их "свободой"! Чем им плохо было под рукой Рима?

И как хорошо жить в сильной стране — которую никто в мире не смеет обидеть. И которая вступится за тебя, если ты попадешь в беду. Ведь вряд ли нация разбойников и пиратов уступила бы в конце — Италии довоенной?

Ливия. Оазис в Киреинаке.

Кочевой клан был не из самых больших. Но и не из мелких. Признавал верховным вождем Мухаммада Идриса, шейха Ордена Сенуси — но сам он здесь не был никогда, и лишь шейх Абдалла видел Вождя, на большом торжестве. Так повелось, что клан издавна был под покровительством Ордена Сенуси — а взамен, обязывался выставить обговоренное число воинов. Ведь жизнь в пустыне, это война, от мира неотличимая. Чужак — враг, хотя и с ним возможна торговля. И конечно, плохо быть слабым.

В пустыне нет лишней земли. Это значит, что там, где есть вода (а значит, и пастбища), обязательно кто-то живет. Чаще всего, мирно — никто, имея свою территорию, не станет отнимать исконно чужую. Потому что это будет бой насмерть, который дорого обойдется победителю — а ослабев, не то что захваченное не удержишь, еще и свое потеряешь! Оттого, война между кланами никогда не бывает интенсивной — а лишь стычки случайно встретившихся одиночек, или молодецкий набег ради пары угнанных верблюдов. А бывает, что и стычек нет — просто известно, что мы с тем кланом в войне, на ту землю не заходим, как и они на нашу.

Мир белых людей был где-то в стороне. Иногда полезный — поскольку там можно было что-то продать, и приобрести что-то нужное (например, отличные винтовки и патроны). Но чаще — безразличный. Даже когда белые люди воевали, они не углублялись в пустыню. Ну а кочевникам нечего было делать на берегу.