Андрей Горюнов - На пути Орды

– Разводят костры… – сказал Афанасич.

– Я вижу, – ответил Коля. – Это нам часов пять передышки, – как, Афанасич?

– Поболе… Ночью шли, ночь не спали. Нажрутся конины, напьются кумыса – сон сморит.

– Вот тут и вдарить по ним, – как?

– Тю-ю-ю… Ты глянь-ка, сколько их! Да их даже спящих не перережешь, – рука устанет.

– Тогда на психику надо давить, – решил Коля.

– Не понял?

– На испуг взять.

– Они ничего не боятся.

– Так не бывает. Смерти все боятся.

– Татары не боятся смерти. Погибший с честью воин сразу попадает в свой татарский рай… Они боятся только позора или колдовства. …Мы для них – враги. Мы можем любого из них убить, но не опозорить. Да и колдунов среди нас нет… Колдунья, Антипиха, есть. Но она далеко, у Сивкина ручья… День ехать.

– Позор и колдовство… – задумался Коля. – Чего же проще?! Колдун есть, а позор сделаем.

– Где же колдун-то у нас, Коля?

– А я-то? Вспомни, вчера? Как ты сам на меня смотрел, Афанасич?

– Мы на тебя смотрели без страха.

– Потому что я вас не пугал, – пожал плечами Аверьянов.

– Мы на тебя смотрели с надеждой… С великой надеждой…

– Да все понятно, Афанасич! …Дай, подумаю немного.

Через час Аверьянов в сопровождении Афанасича уже медленно ехал по глухой лесной тропинке, приближаясь к Матрехинскому пруду, к яйцу телепортатора.

Цель посещения была проста – оценить то, что можно было еще взять и использовать для обороны. Кроме того, Аверьянов хотел убедиться в том, что радиомаяк действительно присутствует на борту телепортатора и, мало того, исправно функционирует. Качаясь в седле на потаенной тропинке, Аверьянов непрерывно, снова и снова прокачивал ситуацию. Она очень не нравилась ему.

Мысленно прикинув примерное количество боеприпасов, имевшихся у него в наличии, он сопоставил его с тем числом огней, которые смог разглядеть прошедшей ночью с крыши княжеских «хором» в тридцатидвухкратный бинокль.

О том, чтобы отбить всю эту силу – Батыя – тем, что у него оказалось с собой, и речи быть не могло.

Боеприпасов не хватило бы даже на самое ближнее к ним, самое малочисленное подразделение, выставленное татарами прямо напротив Берестихи – в километре, через поле, в лесу. Там, на опушке, таилось никак не меньше тысяч трех сабель. Если даже половина из них пойдет штурмом, – одновременно, влом, в черную голову, – устоять едва ли удастся.

Они просто и бесхитростно задавят. Положат под пули двести, триста, пятьсот, тысячу человек… И задавят.

Однако об этом знаю я, Николай Аверьянов, а им об этом узнать неоткуда.

Как они относятся к потере живой силы? Можно догадаться: скорее всего, как мы. Как русские в двадцатом веке. А именно: кидать людей под танки, без жалости и без сомнений, – пока танки гусеницами в крови не забуксуют.

Так, да не так! У Батыя позади взятие Киева, Владимира, Рязани, десятков других, более мелких городов и городков… Его силы таяли… Он потерял много сил, очень много! А пополнения не было, нет и не будет.

Впереди предстоит взять Псков и Новгород, – а Господин Великий Новгород самый богатый город Руси, если верить местным мужикам. Новгород Батыю на понт не взять. Халявы не будет. Попотеть ему придется основательно.

Мы стоим у Батыя на дороге. Для Батыя Берестиха – пылинка, перышко, ничто, – все верно.

Но есть здесь одно «но». Когда берут штурмом большую крепость, сразу объявляют, что после взятия город на три дня отдается на разграбление: воруй, насилуй, мародерствуй… Твоя власть, твоя воля!

Кто ворвется первый, тот и получит «самый кусок», штурм – это игра с судьбой, игра в рулетку, на красно-черное: победа или смерть. Победа! Все забыть, рухнуть в беспредел, сорвать в себе стоп-краны, оттянуться, отомстить неповинным за собственный страх, – страх грабителя и насильника, вырвать мечом и огнем славу, почет и, может, обеспеченную жизнь, отблеск богатства, – для себя, для своей далекой отсюда семьи… Смерть? Да уж, не повезло… Но мне-то повезет! Мне? Обязательно повезет! Ведь я везучий! Так рассуждает каждый, карабкаясь вверх по штурмовой лестнице… Ну, стрелы, камни, кипяток, горящая смола? Мне повезет!!! Мне – повезет! Мне повезет…

Что получит победитель в Берестихе? Запах пожарища, только. Стимула нет.

Стимула нет, но и риск невелик, – забор из бревен, гарнизон – и ста мужиков-то не будет…

Берестиха – это для них непонятное что-то: ни риска, ни награды… Откуда тут самоотверженность озверения? Из «политработы», только… Всего лишь. А уж мы-то в конце двадцатого века знаем цену этому «прянику»… Погибни за великого Батыя?.. Да хрен тебе, Батый, по всей вот морде… Я себя до Новгорода поберегу. Вслух не произносится, но думать – думается…

– Стимула нет, но и риск невелик… – произнес Коля вслух, задумавшись.

– Что говоришь? – встрепенулся Афанасич.

– Нам надо сделать риск… Устроить крупный риск… Просто безысходку надо заболтать тут им… Чернухи влить, выше бровей. Чтоб руки опускались нараз. Да! Беспросветку с непоняткой, – совковой лопатой, ну, только так, в натуре!

– Ты по-каковски говоришь-то, Николай?

– По-русски. Как здесь дует ветер, в Берестихе, – обычно?

– С утра часто с леса, к реке…

– А вечером – наоборот – на лес? От нас – и на татар, верно?

– Да, часто.

– Это хорошо.

Наконец среди кустов показались очертания контейнера. Увидев, как он на глазах превращается в яйцо, Афанасич спешился и молча встал перед яйцом на колени.

– Ты что, Афанасич? Это же просто устройство.

– Ага, – кивнул Афанасич, сделав вид, что понял Колю, и встал, деловито отряхивая колени.

– Заходи! – пригласил Аверьянов, открыв люк.

– Смилуйся над рабами твоими и Божьими, Устройство Лесов, Полей и Ветров Поднебесных, – произнес Афанасич, задержавшись в проеме входа. – Не причини зла нам, увечья, безвременной смерти. Заклинаю братом твоим, Солнцем, Великим Ярилом…

– Ты что, язычник, что ли? – оглянулся Аверьянов, нашедший уже радиомаяк.

– Нет! – мгновенно и решительно отреагировал Афанасич. – Я хрестьянин. Сочувствующий.

– Сочувствующий – кому?

– Себе, конечно, – постучал себя в грудь Афанасич. – И Олене с Сенькой. Больше никого у меня не осталось…

– Понятно… Ну, маяк работает, – удовлетворенно кивнул Коля, закончив осмотр и опись всего того, что еще оставалось в телепортаторе. – А вот посмотрим-ка здесь, что…

Надрезав ножом внутреннюю декоративную обшивку яйца, Аверьянов рванул ее на себя.

– Ого!

– Что это? – поинтересовался Афанасич, увидев под обшивкой ярко-блестящие полосы, расположенные встык, одна к одной, и образующие силовой, так называемый прочный корпус телепортатора.

– А это полоска… – сказал Николай, откручивая полосу. – Смотри, – упругая, легированная сталь! У вас такой стали в помине нет. И всего лишь на трех саморезах каждая полоса! Демонтаж – раз плюнуть!