Александр Плотников - Коридор

– «Черт побери, у меня нет выбора. Соберись… Так дышим глубоко. Я сейчас свободной рукой расстегну этот чертов ремень».

– О, нет! – от резкого движения левой руки непроизвольно дернулась и правая, которая все это время мертвой хваткой держала штурвал в одном неподвижном положении. Машину повело носом вниз, и Он инстинктивно потянул рычаг на себя. Самолет тут же рвануло вверх, а левая нога вдобавок утопила педаль в пол, от чего еще сильнее стало заваливать влево. Чтобы вернуть самолет, пришлось дернуть штурвал вперед, вдавив правую педаль. Потом опять к себе… “Русские горки” не шли ни в какое сравнение с тем, что испытывало сейчас его тело. От этой лихорадочной тряски возникало чувство, что самолет вот– вот отлетает свое. Причем вместе с пилотом.

– О Боже, где ты? Помоги же мне! – почти прокричал Он, запрокинув голову вверх.

– Я здесь, – через некоторое время раздался шуршащий голос в наушниках.

– Кто это?

– Убери правую ногу с педали, придурок, и отпусти штурвал. Иначе встретишься с тем, кого звал.

Послушно выполнив сказанное, Он вскоре почувствовал, что самолет перестал валиться влево. Но вверх-вниз все равно скакал, как мустанг.

– А теперь прекрати дергать штурвал. Плавно на себя и вправо. Еще, еще. Все выравнивай. Карл, не дергай педали.

– «Карл? Это он, что, мне? Чертовщина какая-то», – у него грешным делом начало появляться чувство, что Он спятил. Самое удивительное было то, что все наставления выполнялись правильно, с первого раза. Как будто его рукой кто-то водил.

– О! Стал!

– Кто у тебя там встал? – в наушниках послышалось радостное ржание.

– Я его выровнял.

– Я думаю. Ты, дослужившись до оберлейтенанта [1] Оберлейтенант – воинское звание в Вермахте, соответствующее званию старшего лейтенанта в Советской Армии. , научился хотя бы в штопор не сваливаться. Надеюсь, что сесть-то ты сам сможешь?

– Нет! – незамедлительно выпалил в ответ Он.

– Неужели все так серьезно? Ушам своим не верю, Карл Маер

– гроза Восточного фронта и лучший пилот нашего штаффеля [2] Штаффель – эскадрилья.

– не может сам посадить самолет. Ну ладно, не дрейфь. Что-нибудь придумаем.

– Где я нахожусь? С кем разговариваю?– в голове все окончательно перемешалось.

Голос сильно осип, и каждое слово давалось с трудом.

– Это я, твой любимый ведомый. Хельмут. Я слева выше. Извини, что ближе не подхожу. Боюсь, что из-за твоего мастерского пилотирования мы оба окажемся скоро на приеме у архангела Гавриила,– из динамика опять раздалось довольное ржание.

Аккуратно обернувшись назад, Он увидел буквально в десяти– пятнадцати метрах от себя истребитель Хельмута. Тот шел чуть позади, ровно держа курс, в отличие от самолета с бортовым номером «03», продолжавшим рыскать в разные стороны. В таком ракурсе эта боевая машина смотрелась угрожающе красиво, что особенно подчеркивала эмблема белого щита с готической буквой “S” на желтом кожухе двигателя.

Самолет Хельмута начал медленно ровняться, и через некоторое время Он даже смог разглядеть лицо, но из-за сильного ветра и головокружения трудно было сфокусировать взгляд, чтобы лучше его рассмотреть.

– Ни хрена себе! Ты выглядишь еще хуже, чем мейсер. – На этот раз в голосе Хельмута послышалась нотка озабоченности.

– Как ты там? Держись. Вон и Шеф уже близко. Черт, меня сейчас четвертуют.

Обернувшись по направлению взгляда, Он увидел ту самую пару, которая накануне сбила бомбардировщик. Набирая высоту, они приближались с запада. – «Интересно, а на каком языке это мы разговариваем. Неужто на немецком? Не может быть. Но думаю-то я по-русски, хотя. Надписи, да здесь были надписи, которые я читал. Черт, все на немецком. Авиагоризонт, альтиметр, шасси, закрылки… Латиница. Что со мной происходит? Что это за бредовый сон? Наркотиками я не балуюсь, а то, что мы с Валеркой три дня назад, так ведь это ерунда. Всего-навсего травы курнули. Думай, думай. Вчера вечером меня Тимофеевич на кухне угощал. Да нет, о чем это я? От его бормотухи ничего, кроме зверской головной боли, у меня никогда не было…

– Карл, ты что, опять бредишь?

– Что значит опять?

Звук в наушниках периодически пропадал.

– Пять километров, я не смогу, я не прыгну.

– Я, что, это все вслух говорил?

– Думаю, что да, потому что если это были мысли, то их слышала вся округа на нашей частоте. Шеф уже близко, соберись. И мой тебе совет, пристегни ремень да закрой фонарь, пока тебя окончательно не выдуло из кабины.

– Какой фонарь?

– Стеклышко, стеклышко. Там над головой есть красная пимпочка, потяни ее на себя.

– А-а-а!

– Ага.

С фонарем проблем не возникло, а вот ремень доставил уйму неприятностей. Лямки разлетелись в разные стороны, из-за чего пришлось искать их по всей кабине на ощупь. Но после недолгой заминки и с этой напастью удалось справиться.

– “Третий”. “Третий” – это “Первый”. Что с вами? Доложите обстановку.

– “Третий”, почему вы не отвечаете? Прием?

– Карл, это он к тебе обращается. Скажи что-нибудь.

– Со мной все в порядке, – с перепугу выпалил Он.

– Вы уверены, куда Вас ранило?

– Я не знаю. Руки и ноги целы. Только голова гудит, и тошнит сильно.

– До дома самолет доведете?

– Я не знаю. Наверное, не… – сильная оскомина подкатила к горлу, не дав договорить.

Оба истребителя поравнялись, и теперь все четверо шли одной шеренгой.

– Что с рацией? Она повреждена? Мой приемник начал принимать вашу болтовню только в километре от этой точки.

– Шеф, а может быть, это у вас что-то не в порядке?

– А, это вы, Хольцер, у меня к вам тоже есть пара вопросов. Но мы их обсудим на земле. Перестраиваемся клином. Маер замыкающий. Направление 2-4-0. Высота 1500.

Самолеты довольно быстро перестроились, приняв положение впереди, чуть выше. Все, кроме машины с бортовым номером “03”, пилот которой боялся не то что пошевелиться, а даже изменить интенсивность дыхания. Но вот и Он, медленно потянув штурвал на себя, потихоньку стал с ними сближаться.

– “Третий”, не отставай, – двигатель ведущего зафыркал, и, изменив тональность, стал явно снижать обороты.

– “Второй”, примите группу. Ведите всех на базу. У меня давление масла на нуле, так что мне с вами не дойти. Я постараюсь сесть вон на том поле, возле мельницы. Сообщите на базу мои координаты. Прием.

– “Первый”, вас понял. “Осиное гнездо”, “Осиное гнездо” – это “Ястреб-2”. Как слышите меня? Прием. Это “Ястреб-2”. Как слышите меня? Прием…

Странно и необычно было слышать и понимать, как родную, немецкую речь. А еще больше поражало то, что его исходный, русский “корень” был как будто заблокирован. И теперь с каждой новой минутой из его сознания вытеснялось все то, кем он был раньше. У него создалось такое чувство, как после пробуждения, когда ты пытаешься приказать своему разуму не забывать интересный сон. Но он тебя не слушает, унося все дальше и дальше то, что ты так не хочешь отпускать. В таких случаях надо обязательно несколько раз прокрутить в голове понравившийся сюжет, и тогда ты его обязательно запомнишь – не во всех подробностях, конечно, но суть уж точно. Нечто подобное нужно было сейчас и ему. Иначе можно навсегда позабыть, кто он такой и откуда.