Андрей Величко - Гатчинский коршун

Отдав по телефону соответствующее распоряжение, я поехал к себе.

Танечка быстро вникла в суть проблемы.

– Шеф, – спросила она, – а не пострадать ли нам за компанию с Морганом? Причем даже на денек раньше него? Якобы мы тоже чем-то мешаем делу свободы Мексики, вот она нас и того…

– И кто у нас будет страдальцем?

– Вы, значит, не хотите…

– Хочу, но не могу – больно уж неубедительно получится. А вот наша акула капитализма, королева-императрица, пожалуй, сможет… Особенно если перед этим будет проворачивать какую-нибудь аферу в Америке. Я ей, пожалуй, прямо сегодня же вечером предложу подумать. А вы прикиньте, как это у нас организовать, чтобы почерк при внимательном рассмотрении оказался похож на тот, что днем позже будет в Нью-Йорке. Но только при внимательном, грубые подставы тут не пройдут.

При вечернем визите в Зимний я, как и обещал, поделился с племянницей своими планами.

– Замечательно! – восхитилась она, – а то на всех уже покушались, кроме меня! Прямо дискриминация какая-то получается. Но только способ чтобы выбрали красивый! На отравление дустом я решительно не согласна.

– Стрелять будут, – пояснил я.

– Из чего?

– Из пушки.

– Класс! – оценила идею Маша.

– Снаряд даст тучу ядовитых осколков. Один попадет в тебя, и только присутствие во дворце великого медика Найденова спасет тебя от неминуемой смерти.

– Куда попадет? – поинтересовалась Маша и начала вертеться перед зеркалом. – Это я к тому, что надо же фасон окровавленной повязки продумать и пошить ее заранее… в плечо? Или лучше в грудь?

– В попу, – предложил Гоша.

– Ладно, это мое дело, разберусь. Сколько у меня времени на подготовку?

– Три месяца.

Следующий день я начал с сочинения письма Генри Форду. Чем больше я изучал его биографию, тем с большим уважением относился к этому человеку. Даже развитие нашей автопромышленности я старался строить так, чтобы не наносить Форду лишнего ущерба. Например, он вынужден был купить лицензию на свой конвейер. Но деньги для этого ему ссудили мы, а потом Гоша с Машей какими-то непрямыми махинациями смогли сделать так, чтобы увеличение прибылей от производства в три раза перекрыло траты Форда на лицензию. В том, что этот мир увидел «Форд-Т» на три года раньше, чем наш, была и немалая моя заслуга.

Официальным поводом для письма было уже объявленное мной желание учредить Найденовскую премию за наибольший вклад в развитие человеческой цивилизации – я предлагал ему принять участие в обсуждении статуса этой награды.

Разумеется, столь занятый человек вряд ли поедет черт знает куда, чтобы только обсуждать какую-то премию, поэтому я полторы страницы распинался о том, что готов поделиться с ним своими последними разработками, такими, как гидроусилитель руля, шарниры равных угловых скоростей и многое другое, в обмен на его советы по организации автомобильного производства в Георгиевске и Москве. Ну и намекнул про то, что занимаюсь не только естественными науками, но и их приложением к трансцендентным – в частности, получены определенные результаты в изучении реинкарнации. Да и вообще, писал я, всякие политики почем зря катаются на всевозможные встречи, а мы с вами, инженеры, чем хуже? Посидим, пивка попьем, глядишь, и еще чего придумаем.

Закончив письмо, я отложил его к отправке и нацарапал короткую записку Рябушинскому. В ней я спрашивал, не надоела ли крупным промышленным кругам, в качестве выразителя их интересов, гучковская партия. Клоуны ведь! И не создать ли им свой рабочий орган, чтобы прямо, без всяких лишних передаточных звеньев отстаивать свои интересы передо мной и императором? Для начала я предлагал собраться у меня – ему, Прохорову, Коновалову и Диксону, который, хоть и американец, но давно уже обрусел. Можно еще кого-нибудь по вашему усмотрению, писал я. Поговорим о вашем участии в реформе российского экономического законодательства.

Тут я как раз надеялся создать действительно рабочий орган, а не говорильню наподобие пресловутой «Каки», которая уже девятый месяц исходила энтузиазмом и вот-вот должна была что-то родить. Причем я хотел, чтобы промышленники составили еще и проект банковского кодекса – потому что доверять это банкирам или купленным ими экспертам означало пустить в огород голодное стадо козлов.

После написания своих документов я начал читать чужие. На сегодня у меня была пухлая папка из Аничкинова дворца – от канцелярии Мари. Там обстоятельно, нудно и бестолково описывались проблемы, проистекающие из нашего с вдовствующей императрицей бракосочетания.

Первые три листа освещали вопрос – а теперь-то она кто? Княгиня Найденова? Дальше шло рассмотрение каких-то плюсов и минусов этого. Не дочитав даже до середины, я наложил резолюцию:

– Какая еще императрица-мать?! ВДОВСТВУЮЩАЯ ИМПЕРАТРИЦА ЕЙ ЖЕ И ОСТАЕТСЯ! Сомневающиеся приглашаются в Гатчинский дворец, кабинет 315, старший следователь господин Ли, прием круглосуточно.

Еще три листа посвящалось будущему ребенку. Типа, что будет, если он родится женского пола? А если мужского?

– Ваше счастье, что хоть возможность появления бесполого рассматривать не стали, – написал я. – Кто родится, тот и родится, тогда и думайте.

Последняя страничка была про меня – в смысле, как меня теперь называть? Принц-консорт – не годится, это супруг правящей императрицы… Принц-недоконсорт, написал я. Произнес про себя, прислушался – нет, что-то не то. Может, лучше недопринц-консорт? Пожалуй, так еще хуже. Подумав, я зачеркнул «недоконсорта» и написал «князь-консорт». Парадное обращение – «ваше неимператорское величество», повседневное прежнее. Потому что на самом деле это без разницы, как нам с Мари называться внутри России – кто мы такие, тут уже и так неплохо знают. А если придется выходить на международную арену, то ближе к делу можно будет и подкорректировать названия под текущие реалии, все равно сейчас всего не предусмотришь. Но вот вопрос, кого сватать ирландским революционерам в качестве конституционного монарха, нужно было начинать обдумывать уже сейчас. То, что на этом троне окажется Мари, объявлять, пусть и строго секретно, было еще преждевременно. Пусть пока знаменем борьбы станет еще кто-нибудь, а ближе к финалу он тихо отойдет в сторонку. Мол, форс-мажор, так что извините и принимайте королеву Дагмару. Какой-нибудь немецкий принц без надежды на престол? Что-то оно не очень… Русских и вообще славянских даже не рассматриваем. Так ведь и нет больше никого, не испанцев же сюда приплетать! Стоп, а почему не французов? Причем не этих, сынов людовиковых, а потомков Бонапарта! Он ведь был горячим сторонником независимости Ирландии и даже успел что-то там начать, но вот закончить у него не получилось. Первый раз такое слышите? Обратитесь через недельку, к тому времени информбюро уже успеет найти документы. Надо только подумать, какой будет лучше – написанный еще в Версале или уже на святой Елене? Оба, подумал я. Не будем мелочиться, а то вдруг возникнут какие-нибудь сомнения в подлинности! Кстати, тогда, может, на эту роль и Фрося сойдет, она ведь позиционирована как праправнучка Жозефины Богарне? Надо проконсультироваться со специалистами, почесал я в затылке. А кто у нас тут главный по Наполеону? Разыщу-ка я Тарле, пригодится, надо прямо сейчас в блокнот записать.