Юрий Нестеренко - Юбер аллес (бета-версия)

- А вот кстати, - подхватил вдруг Гельман, - знаете ли вы, господа, каким образом такой тип, как Жуков, поднялся наверх? В мемуарах Рокоссовского - они, кстати, изданы и у нас, и на Западе, Рокоссовского Петербургский трибунал оправдал - там есть такое место... я наизусть, конечно, не помню, но смысл такой...

Фридрих удивился - он никогда бы не подумал, что Гельман читает военно-историческую литературу. Впрочем, ему тут же пришло в голову, что галерейщик, скорее всего, читал не сами мемуары, а какую-нибудь статью с цитатами из них.

- В тридцатом году Жуков служил у Рокоссовского в подчинении, командовал полком... то есть нет, не полком - бригадой, - продолжал Гельман. - Развалил там все, что можно, затерроризировал подчиненных, ну, в общем, все, о чем сейчас господин Власов говорил. На него, понятно, жаловались - тогда еще на него можно было жаловаться - командованию, то есть Рокоссовскому. И что сделал Рокоссовский, чтобы убрать Жукова из бригады? Отправил его наверх, на повышение! Вот в этом-то и состоит русский стиль руководства!

- Рокоссовский, вообще-то, поляк, - заметил Михаил.

- Это неважно, - отмахнулся Гельман. - У себя в Польше он бы, наверное, командовал по-другому. Но, оказавшись в русской системе, он был просто вынужден действовать так, ему не оставили другого выхода! И дальнейшая карьера Жукова это доказывает. Скажете, его и дальше поляки продвигали? Просто в русском коллективе - не только при большевиках, вообще - когда выдвигают людей на руководящие должности, выдвигается не лучший работник, а худший. Посылая его наверх, коллектив таким образом избавляется от него. Это происходит потому, что все прекрасно знают: начальник никогда не производит ничего полезного, он только вредит работе. И это в большинстве случаев справедливо, если начальник русский. Назначить русского начальником над сколько-нибудь значительным проектом - всё равно что глухого посадить за рояль...

- То ли дело вы, - не удержался Михаил.

- Миша, - сердито тявкнула Варвара Станиславовна, отчаянно сражавшаяся с расплывающимся кусочком пирожного на блюдечке, - я извиняюсь, конечно, но тут люди беседуют, а вы своими репликами...

- Да чем я могу помешать такому красноречивому оратору, как Мюрат Александрович? Я ведь ничтожное русское быдло, неспособное быть даже хорошим рабом... - голос молодого человека стал особенно резким и противным. Власов невольно вспомнил: очень похожий голос был у преподавателя расовой биологии в лётном училище. Будущие пилоты откровенно манкировали идеологическими предметами, считая более важным то, что относилось к их непосредственным обязанностям. К тому же занятия проводились по утрам, когда очень хотелось спать. Преподаватель, прошедший ту же школу, всё это прекрасно понимал - и намеренно форсировал тембр, чтобы слова ввинчивались шурупом в ухо сонным курсантам.

- Невозможно общаться в такой обстановке! - пожаловался Гельман, обращаясь к Власову. - Вы заметили, что этот тип вас всё время перебивает?

- Меня? - удивился Фридрих.

- Ну да, - искренне возмутился Гельман, - мешает разговаривать... Типичное, - Гельман сделал паузу между словами, - хамство.

Власов подумал, что у него есть более важные дела, нежели выслушивать любимые теории говорливого галерейщика. Он вновь посмотрел в сторону Фрау, но та по-прежнему вовсю занималась светским общением. Но зачем-то же она его пригласила? И почему-то передала приглашение именно через Гельмана?

- Да, о чём я... - Гельман окинул стол в поисках какой-нибудь еды или выпивки, но вокруг была только грязная пустая посуда. Михаил, поймав взгляд галерейщика, жестом подозвал курсировавшего по залу официанта и молча указал ему на стоявший перед Гельманом пустой бокал (на дне которого, как машинально отметил Власов, остались винные опивки). Фридрих оценил оказанную галерейщику услугу - одновременно вежливую и обидную. Официант, профессионально склонившись, наполнил бокал бурой жидкостью из графина - судя по цвету, это был бренди или коньяк.

- Гхм... ну так... вот... - Гельман поднял бокал и быстро выпил. - Так я про русских... Хорошо, не будем использовать термины, содержащие... эээ... определенные коннотации, а сформулируем просто, что русские не годятся для эффективного управления ни в качестве... ээ... субъекта, ни в качестве объекта... - Фридрих невольно подумал, что под влиянием выпитого из Гельмана поперли формулировочки в лихачевском стиле. - Но, как говорится - прошу заметить, это не я придумал, это пословица - лучше лев во главе стада баранов, чем баран во главе стада львов... или стаи? Ну, вы меня поняли... Короче говоря, если русскими управляют способные представители других народов, определенные результаты все-таки достижимы, с издержками, но достижимы. Начиная от призвания варягов, через пресловутое "немецкое засилье"...

Власов поморщился: он никак не мог привыкнуть к тому, что это слово произносится вслух и без смущения.

- ...и даже через так называемое "иудейско-инородческое иго"...

- Так оно и называется, - опять вклинился Михаил.

Старушка Варвара Станиславовна, попивающая кофеёк из крохотной чашечки, сыграла лицом крайнее негодование, но промолчала, ограничившись тем, что бросила на тарелку ложечку. Ложечка возмущённо звякнула.

- Заметьте, к такому выводу приходили все честные русские люди, - заявил Гельман. - Например, ранние славянофилы, изучая историю русского народа, пришли к тому, что русский народ полностью лишён государственности, то есть способности к самоуправлению и свободе. Из этого они делали вывод, что монархия, которую они остро осознавали как инородческую, является единственным спасением русского народа. Другим спасением они считали глубокую религиозность, то есть, с управленческой точки зрения - способность выносить и терпеть очень плохое управление... Вот послушайте... - он почесал нос и нараспев, как бы обозначая голосом цитату, продекламировал: - "Русский народ государствовать не хочет. Он хочет оставить для себя свою неполитическую, свою внутреннюю общественную жизнь, свои обычаи, свой быт - жизнь мирную духа. Не ища свободы политической, он ищет свободы нравственной, свободы духа, свободы общественной - народной жизни внутри себя". Это, между прочим, из "Записки о внутреннем состоянии России", поданной в 1855 году Аксаковым взошедшему на престол императору Александру Второму...

- На этот раз правильно, - заметил Михаил.

- Вы, Миша, впервые услышали эту цитату от меня! - не удержался Гельман. - И не вам...

- Не спорю, от вас, - ответил Михаил. - Но точный текст вы заучили, скажем так, не сразу. На прошлой конференции, во всяком случае...

- Да, куда вас опять не позвали, - Гельман выделил слово "опять".

- Наверное, я был недостоин столь высокой чести, - пожал плечами Михаил. - Ничего, выступим на следующей... У меня как раз готова небольшая статья, её и зачитаю.