Борис Орлов - В окопах времени

А я все равно — говорю!

Многие ли из вас могут понять — как это? — заходить живым к убитому домой? Я и сам это не понимаю. Я не люблю встреч с родственниками.

Нет. Не так, как это делают офицеры, чьи пацаны легли под бандитскими пулями. Им гораздо тяжелее.

Наши родственники радуются. Радуются тому, что их прадеды — от которых остались лишь редкие фотографии — вдруг нашлись.

Странная вещь эта жизнь…

Есть те, кто плачут, есть те, кто радуются. А есть те, кто выпячивают себя на фоне своих убитых дедов… Есть. Я видел. Не хочу об этом говорить. Но это есть.

Я понимаю. Легче хоронить деда, чем внука. Отца, чем сына.

Если к тебе, читатель, придет поисковик и протянет весточку из прошлого…

Помни. Твой дед погиб пацаном. Он успел малое в своей жизни.

Он не успел слетать в космос или написать книгу. Он мало что успел.

Он успел только сделать твоего отца и поймать в грудь пулю. Пулю, которая не досталась тебе.

Да, да… Именно тебе! Потому что иначе он бы вместе с тобой сгорел бы в концлагере… И никто не знает — как бы этот лагерь назывался? Аушвиц? Балаково? Котельнич?

Не смотрите с ухмылкой на пацанов, одевающих дома камуфляж. Не стоит. Этот камуфляж — единственное звено между ними и нами.

Не стоит нас понимать. Не надо.

Есть простые вещи в этом мире. Очень простые.

Я.

Ты.

А между нами ведро с костями твоего и моего деда.

Нашего деда.

Знаешь, читатель, я завидую им. Да, именно тем пацанам, чьи куски мы носим в мешках из-под сахара каждую весну. Я завидую им.

У них была жизнь.

У нас вроде бы тоже есть.

Бегаем за деньгами по городам и весям. Пыжимся, стараемся.

Я бы хотел иметь смыслом жизни — поймать ту пулю, которая не достанется другому. Я идиот, правда? Да не стесняйтесь. Я идиот. Я не хочу бегать за баблом. Мне надоело. Я устал выживать. Я хочу жить. Пусть хотя бы одну секунду.

Иногда мне кажется — нет! Это не я! Это не мы! Это не я лежал под танками на Лезнинском плацдарме. Это не я шел в атаку на кинжалы пулеметов под Водосом. Это не я жрал толовые шашки в Демянске. Это не я вытекал кровью в снег под Тверью. Это не я бежал с палкой в руке на Синявинские высоты. Это не меня накрыло минометами на Мекензиевых горах.

Это не меня. Жаль.

Это не нас…

Сны… Почти четыре утра сейчас. Сегодня опять приснится поисковый сон. Я знаю. Я привык к этому. Я чувствую их. Почти под утро я лягу спать. Когда проснусь, первое, что мне захочется — выпить. Потому что…

…— Сержант, ты че, охренел, что ли?

— Не подходить, уроды, не подходить!

Я лежу на сухой, серой от жажды траве. В руках сопло огнемета. Рядом бойцы. Иссохшие языки облизывают черные губы.

— Сержант! Может, обойдется, а? — просит кто-то из толпы почти очумевших рядовых.

В колодце трупы парней, заколотых немцами штыками в госпитале. Мы уже неделю тащимся по балкам прихарьковья. Единственное, что у нас есть — утренняя роса на винтовках… Винтовках без патронов. И только у меня на самом дне ранца остатки горючки…

…— Горит! Смотри, горит! — Парень в новенькой, еще не выгоревшей пилотке тычется в землю, пряча взгляд от сгорающего в небе «ила».

А я смотрю.

Стиснув зубы и сощурив глаза — я смотрю. Письмо из дома вчера пришло. Братан стрелком сгорел вот так же…

…Смотрю только на руки себе. Из блиндажа вытаскиваем частями — рука, нога, таз…

Еще дымятся мужики. Прямое попадание.

Голова в моих руках. Улыбается мне. Глаза открыты. Кажется, подмигивает.

Обшариваем кровавые, склизкие карманы в поисках документов…

…Молча смотрю на пепелище дома. Мелкий снег падает с сурового русского неба. Между землей и небом болтаются на виселице четыре трупа.

Отец с редкой, седой бородкой.

Мать с лицом, расцарапанным в кровь.

Мальчик и девочка. Десятка еще не выжили…

…Граната шипит и крутится под твоими ногами. Еще миг и взорвется. А я почему-то смотрю на нее. Смотрю и падаю. Нет, не падаю. Ложусь и не успеваю. Не успеваю…

…— Комиссарен, юден, коммунистен! Выйти из строя!

Я не комиссар, не еврей, не коммунист. Но почему-то делаю шаг вперед. Рядом чувствую плечо друга. Плюю в лицо немцу и прыгаю на него. И ловлю автоматную очередь…

…Глажу по головочке маленькую белобрысочку. «Нихт шиссен, нихт шиссен!» — бормочет в кулак ее мать. Я подмигиваю ей. Даю шоколадку девочке. Выскакиваю на улицу. Тупая дура фаустпатрона летит в меня…

Вы думаете, это я вот прямо сейчас придумал?

Вот сел и придумал эти сны?

Думайте, как хотите.

Я после каждого такого сна не могу нормально жить.

Я живу не сегодня и не завтра. Я живу в ту войну, и она мне снится каждую ночь.

Об этом знаю только я, и только я об этом рассказал.

Субъективно. Неправильно. Все не так… Все не так…

Я знаю.

Не хотите — не верьте.

Мне все равно.

Вятка, 2009 г.

Весь гонорар от выпуска книги переводится на счет поискового отряда г. Вятка.

Надеемся, что этим мы, пусть лишь частично, поможем вернуть нашей истории ее истинных героев, своими жизнями искупивших наше право жить… и писать. Ведь война окончится лишь тогда, когда будет похоронен ее последний солдат.

Командно-штабная машина на базе БТР — 50.

Вставайте, князь! Вы не…

Орден Красной Звезды.

Нашивки за тяжёлое ранение

РС — реактивный снаряд

StG — 44. Первая в мире штурмовая винтовка. Визуально похожа на АКМ.

Авианосная ударная группа.

Боевой информационный центр

На авианосцах типа «Честер Нимитц» два реактора, которые в целях повышения живучести корабля разнесены по длине корпуса

Ядерная силовая установка.

12,7 — мм пулемет КОРД.

25 — мм автоматическая пушка М242 «Bushmaster». Штатное оружие БМП M2 «Bradley».

14,5-мм пулемет КПВ.

Рано утром 18 ноября (29 по новому стилю) 1700 года Петр, Головин и Меншиков выехали в Новгород «для того, чтобы идущие достальные полки побудить к скорейшему приходу под Нарву, а особливо иметь свидание с королем Польским».

Всего с Карлом под Нарву пришло 8430 человек при 37 пушках.

Дискреция — сдача осажденного гарнизона на волю победителя