Илья Бриз - Держава под зверем

Я проснулся уже ближе к вечеру. Проснулся от голода. Есть хотелось неимоверно! Ополоснулся под душем, и вперед, в столовую. Там ужинала первая эскадрилья. Я с большим удовольствием принял сто граммов фронтовых и накинулся на большую тарелку борща, хорошо сдобренного сметаной. Только когда была прикончена вторая порция первого и передо мной появилась свиная отбивная с жареной картошкой, ко мне за столик присел комэск-один капитан Володя Лагутин.

Ну рассказывай, майор, как вы фашистов били.

Я непонимающе посмотрел на него, потом скосил взгляд на свое плечо. На погоне был только один голубой просвет и три маленьких звездочки. Вовка довольно расхохотался.

Когда разведка проявила пленку и доложила наверх, через два часа телетайпом приказы посыпались. Командиру полка подполковника дали и заместителем командира дивизии по летной поставили.

Н-да. Зам по летной в авиации – первый зам.

А кто у нас теперь командиром будет? – спросил я, уже начиная догадываться.

Майор Сталин! – ответил довольный капитан. – Рычагов, говорят, сразу приказы подписал, как только ему результаты боя доложили.

Да, что-что, а «фронтовой телеграф» у нас передает новости быстро. Как ни пытаются соблюдать секретность, но о наступлении или об изменении планов командования все почему-то узнают сразу. Причем прежде всех – рядовые, а последним – командир. А вот то, что меня так быстро «поднимают» – в этом мире и в это время – норма. Рычагов, который сам за пару лет от старшего лейтенанта дорос до генерала, иначе в такой ситуации поступить не мог.

Вы двумя эскадрильями сбили сто шесть машин противника! – Володька, это было хорошо заметно, просто наслаждался выражением моего лица. – Ты сам завалил тринадцать «штук»!

Тринадцать «юнкерсов» в одном бою? Быть такого не может! Пока к столу подсаживались другие пилоты, причем каждый норовил поздравить меня с повышением, я попытался припомнить бой. Три моих захода с пуском НУРСов. Максимум – шесть «штук». Еще семь, когда мы с Колей ножницы делали? Ни разу не промахнулся? Как потом выяснилось из кинокадров, снятых разведчиком, неуправляемыми реактивными снарядами я сбил пять «лапотников», помогло хорошее чувство дистанции и гиро- стабилизированный прицел. Пушками я расстрелял, действительно, семь пикирующих бомбардировщиков, но один из них вмазал в соседа и утянул его за собой на тот свет.

Твой ведомый семерых завалил, – продолжал меня информировать довольный комэск-один.

Сколько не вернулось? – перебил я его.

Четверо из второй. – Лицо Володи тут же стало смурным.

Треть эскадрильи. Много.

Двое выпрыгнули, – добавил кто-то, – может, выйдут?

Полсотни километров по нашпигованной противником территории? Вряд ли. Лишь бы живы ребята остались. Немцы в «котлах» уже начали сдаваться. Расстрелять наших в такой ситуации никак не должны. Побоятся они.

В столовой появился – уже с двумя звездами на каждом погоне – бывший командир полка с Алексеем Устименко. У него тоже прибавилось по звездочке. Н-да, звездопад какой-то сегодня. Прямо как у Володи Высоцкого: «Вон покатилась вторая звезда вам на погоны». Многие участвовавшие сегодня в бою повышены в звании. Сидели мы очень долго. Наши объекты передали под охрану другим частям, а теперь уже моему полку дали сутки отдыха. Постепенно подтянулись проснувшиеся ребята из второй эскадрильи и из теперь уже бывшей моей третьей. Помянули погибших и обмыли повышения. Знатная пьянка получилась. Попробовали разобрать бой. Кто что делал и помнит. Сделали вывод, что наши самолеты – лучшие в мире. Попытались сравнить с битвой на подходах к бакинским нефтепромыслам в первый день войны. Там-то сбили больше двух сотен машин противника. Потом все-таки решили, что мы молодцы. В Азербайджане с нашей стороны работало сразу два полка «Яков», а у врага не было истребительного прикрытия. Понадеялись они на неожиданность. В нашем же случае, как точно подсчитала по кинопленке разведка, было девяносто семь «штук», тихоходных, но довольно точных при поражении наземных целей пикирующих бомбардировщиков. И сто четырнадцать отличных английских истребителя новейших серий. Не смогли они прорваться к нашей переправе. А ведь там их ждали еще и «шилки». По две на каждом берегу. И чего фашисты рвутся так перерезать наши коммуникации?

Почему Викентьев не выходит на связь? Что, черт побери, у них там происходит?

Серое небо. Облачность – десять баллов. Нижний слой – четыреста метров. Мелкий моросящий дождик. Промокшая насквозь полосатая колбаса «колдуна» (Так в авиации традиционно называют ветроуказатель) уныло висит и только изредка шевелится под нечастыми порывами слабого ветра. Только над большим фургоном «Урала» неутомимо крутятся и качаются антенны локаторов. Минимум погоды. Только для пилотов первого класса. И только на машинах, оборудованных полным комплексом аэронавигационных приборов. У противника такая аппаратура отсутствует. Для фашистов сегодня полетов нет вообще. Поэтому и мы сегодня работаем на земле. Летчики дежурного звена на всякий случай в готовности сидят в большой палатке рядом со стоянкой своих машин и штудируют многочисленные инструкции и наставления по производству полетов. Остальных пилотов я разогнал по классам заниматься тем же самым. Инструкции в авиации пишутся кровью. Каждая авария и тем более катастрофа тщательно и иногда долго разбираются. После этого или вносится поправка в конструкцию самолета, или, как правило, находится ошибка в действиях конкретного виновника и пишется очередная инструкция. Девяносто девять процентов всех летных происшествий – нарушение инструкций.

Только я собрался поработать со своей бывшей третьей эскадрильей, как прибежал посыльный из штаба. К нам летит какое-то начальство. Ну а кто это еще может быть, если следует «Ил-14» в сопровождении двух звеньев истребительного прикрытия? Время есть, поэтому быстро к себе в комнату. Долой камуфляж. Свежую рубашку, китель с орденами и медалями. Кожаная портупея. Пройтись бархоткой по яловым сапогам. Вместо пилотки – фуражка. Посмотреть в зеркало. Хорош! Вот только Звезды Героя и ордена Ленина не хватает. Указ о присвоении мне высокого звания напечатали во всех газетах на следующий день после того памятного боя под Остроленкой.

Я выскочил из «козлика», когда транспортник уже заходил на посадку. Тяжелая машина коснулась травы точно напротив буквы «Т», выложенной брезентовыми полотнищами слева от размеченной флажками взлетно-посадочной полосы. Одно звено «Яков» село одновременно с «Илом», второе кружило еще над облаками. Истребители по командам техников с флажками заруливают под натянутые на длинных шестах маскировочные сети. Из одного из них залихватски спрыгивает, не дожидаясь, когда подтащат лесенку, парень в летном комбинезоне. Снимает пластиковый шлем и поворачивается ко мне. Главнокомандующий ВВС генерал-лейтенант Павел Васильевич Рычагов. На лице генерала улыбка. Доволен, что опять смог подержаться за ручку управления боевой машины. У командующего время для этого выдается достаточно редко. Вскидываю руку к виску и собираюсь отдать рапорт, но Рычагов, все с той же довольной улыбкой, качает головой и показывает рукой на транспортный самолет. Люк «Ила» уже открыт, и борттехник прилаживает маленькую алюминиевую лесенку. Из самолета, придерживая одной рукой фуражку с высокой тульей, выходит генерал-полковник Синельников. Евгений Воропаев собственной персоной! Вот ты-то мне и нужен. Директор СГБ Советского Союза отмахивается от моего рапорта, протягивает руку и испытующе смотрит мне в глаза.