Дмитрий Ясный - Вернувшийся к рассвету

Лязгнули металлом ворота гаража, дзинькнул толстой дужкой о приваренные кольца навесной 'амбарный' замок. Двигатель 'Явы' басовито урчал, утреннее солнце отражалась от полированных поверхностей щитков и дуг. Я вскочил на металлический круп своего двухколесного скакуна и сильно оттолкнулся стопой от асфальта, одновременно выкручивая почти до упора ручку газа. Поехали!

– Макаровна, а у тебя никак родственник городской объявился?

– Какой родственник, бог с тобой, соседка. Студент-то, московский, молоко он у меня покупает. Сама знаешь, лучше чем у моей Белянки молока в поселке нет! Да ты же сама парнишку ко мне энтого отправила и туристов этих, что намедни проходили!

– То правда твоя, токо прям только у твоей Белянки молоко лучшее! У Зойки-продавщицы от Упрямицы молоко куда как сладше!

– Ну, так Зойка ей в питьё сироп добавляет, вот и вкус другой. А у меня вода родниковая, чистая, да травы луговые. Не пчела чай, моя Белянка. Вот так-то!

– Добрый день, тетеньки!

– Ой, напужал ирод! Добрый день, добрый. Ну, пойду я, Макаровна! Здоровья тебе и племянничку!

Я проводил взглядом не спеша удаляющуюся пожилую женщину.

– Соседка ваша, Антонина Макаровна?

– Соседка, соседка…. Вместе раньше на ферме работали. Не сидится ей дома, вишь. Торопишься? – хозяйка Белянки заметила мой взгляд, украдкой брошенный на часы, и на пустую пока улицу. Странно, ни на выезде из города, ни на шоссе мне никто не сел на 'хвост'. Алексей Петрович решил полностью переключиться на 'маячки' и не пускать за мной сопровождение?

– Есть немного. Хочу успеть обернуться до обеда. Девушка меня ждет.

– Ну, пойдем в дом тогда, молока тебе налью, да пирогов свежих поснедаешь с малиною.

В доме женщина преобразилась за доли секунды. Взгляд стал строгим, тяжелым.

– Телеграмму твою отправила. Из соседнего поселка. На почте не было никого, наших, светловских, не видела. Звонить сейчас будешь?

– Да, Антонина Макаровна.

– Тогда иди, звони. Телефон сам знаешь, где.

Я аккуратно завернул наверх комода вышитую синими цветами ткань, выдвинул верхний ящик, подвинул поближе к себе массивный телефонный аппарат из черного эбонита с веселого розового цвета телефонной трубкой. Золотые руки были у покойного мужа Антонины Макаровны и, не глуп был мужик, не глуп. Подключиться к поселковой телефонной линии так, что невидно ни подсоединения, ни самих проводов и оставить в неведенье о телефонной точке всех односельчан, это надо суметь. Да, в этом мне фантастически повезло. Не пришлось бегать по ночам на станцию к телефону дежурной, умолять и упрашивать, чтобы позвонить в другой город, мастерить в палатке 'куклу' изображающую меня спящего. Много чего не пришлось. А Антонина Макаровна была неосторожна, запустив меня в дом и позволив увидеть телефон. Некрасиво шантажировать женщину, но пришлось, да и компенсировал я её расстройство – десять рублей за трехлитровую банку молока, цена запредельная.

Я с нетерпением вслушивался в долгие гудки. Наконец, что-то щелкнуло и искаженный помехами из мембраны вырвался вопль Длинного:

– Алло! Алло! Слушаю!

– Здравствуй, Антон.

– Ух, мля! Сова! Димыч! Здорово! Ты как? Случилось чего? Телеграмму твою получил! Вот сижу на телефоне. Проблемы, братан? Помощь нужна? Ты только скажи!

Эмоции перехлестывали через край, голос Антона то повышался до крика, то срывался в неразборчивое хрипение.

– Антон, времени мало, все потом. Сейчас слушай внимательно и запоминай.

– Ага! Ты говори, я запомню! А ты знаешь, что Надя твоя в Москву поступать поехала?!

– Антон!

– Всё-всё, молчу! Говори, я слушаю.

– Молодец. Запоминай – тебе нужно срочно найти Азамата и сказать, что я знаю, как избежать зимы. Он поймет. Потом он должен….

Я положил телефонную трубку. Вот и все. Если Антон найдет Азамата, а Антон его во что бы то ни стало найдет, в лепешку расшибется, но сделает, то тот непременно будет ждать меня на указанном месте. И мы с ним обязательно встретимся.

– Милый, ты надолго?

– Нет, солнышко. Я до Антонины Макаровны за молоком и сразу обратно. Жди меня и я вернусь! С самым большим в мире букетом цветов. Не этих, тепличных, изнеженных растений, а настоящих диких, полевых, истинных детей природы. И когда я вернусь, я тоже буду диким, пропахшим костром и с огромной дубиной в мускулистых руках! Чью шкуру бросить к твоим ногам, моя повелительница? Серого страшного волка, свирепого голодного медведя или участкового милиционера?

– Да ну тебя, дурачок! Не надо мне ничьей шкуры! Там ужасные блохи! Просто вернись поскорее и цветы не ищи. Ты у меня словно ребенок – ну, какие могут быть цветы в конце сентября? И парное молоко я не люблю, ты же знаешь. Мне кефир нравится.

– Тогда я привезу тебе тонну, вагон, цистерну кефира! Нет, я куплю тебе кефирный завод!

Я подхватил свою любимую на руки и закружился, вздымая полами ее плащика маленький вихрь из золотых, красных, огненно-бордовых осенних листьев. Крепко поцеловал и поставил, раскрасневшуюся и беззаботно смеющуюся, на край бордюра. Сам опустился на колено и, склонив голову смиренно попросил:

– Благословите на подвиг, моя королева! Ваш рыцарь отправляется к логову дракона за его головой!

В конце фразы мой голос неожиданно предательски дрогнул и моё солнышко, сразу что-то почувствовав, испуганно заглянула в мои глаза:

– Дима, ты точно едешь за молоком к Антонине Макаровне? Только, пожалуйста, не обманывай меня. Это никак не связано с твоей дурацкой работой в КГБ?

– Нет, это не связано. Всё, моя королева, я побежал.

И отвернув начавшее заливаться краской стыда лицо, я надел шлем, пряча за затемненным стеклом щитка свои глаза. Мотоцикл взревел двигателем и, с визгом покрышек рванул с места, унося меня от моей растерянной и обиженной любимой.

Прости, Наденька, но врать я тебе не могу. Я могу недоговаривать, умалчивать, но врать – нет. Я не могу лгать, глядя тебе в глаза. И поэтому я бегу от тебя, оставляя одну, посреди холодного костра осенних листьев.

Азамат появился на тропинке неожиданно и совсем не там, где я ожидал его увидеть. Только что впереди было пусто, и вдруг от дерева отделилась тень в длинном плаще с надвинутой на глаза серой кепкой. Ладонь в перчатке поднялась в приветствии, из-под козырька головного убора блеснули влажной чернотой глаза шагнувшего навстречу мне человека.

– Черт! – вильнув в сторону, я с трудом удержал пошедший юзом мотоцикл и затормозил, проскочив пару метров – Азамат, я чуть не сбил тебя!

– Здравствуй, Дима.

– Здравствуй, Азамат. Почему ты здесь? Я ожидал увидеть тебя на назначенном месте! Ты ведь чуть под колеса не угодил!

– Ты повзрослел, Дима. Ты очень изменился. У тебя другие глаза – усталые и жестокие. Вокруг тебя ходят другие люди, много нехороших, злых людей с пистолетами под одеждой, ты сам стал другим. Чужим, не таким как был. Зачем ты избил того несчастного, что ставил за тебя деньги?