Дмитрий Хван - Хозяин Амура

— Морозов Борис Иванович, дядька Алексея Михайловича, начал ворогов своих с Москвы удалять, а иных, бают, и вовсе прибили! — добавил воевода Вельский. — Под себя все прибирает, покуда Алексей не преставился. Он ему токмо живой и нужон.

— Стало быть, не его вина в болезни царевича? — спросил Белов, задумчиво потирая лоб.

— Стало быть, не его, — глухо повторил Никита Самойлович. — Верно, иноземцы его отравили. Опричь них никому не надобно злодейство оное. Ляхи…

— А то и свеи! — встрял Кузьмин. — Юный государь, как и отец его, блаженной памяти, непременно желал с ними посчитаться.

— Свеи на то не способны, — покачал головой Вельский. — Ляхи, как есть говорю!

— Может, он жив будет? Чего хороните его заранее? — Брайан обвел друзей глазами.

— Дай-то бог! — несколько голосов вздохнуло в унисон.

Грауль встал и, отозвав Белова в сторонку, наклонился к уху товарища.

— Если помрет Алексей, наша история пойдет, — проговорил он. — Вон, Вельский сидит, а кто скажет сейчас, что он будущий член царствующего дома?

— А может, и не ваша, а какая-нибудь третья развилка будет? — устало ответил Брайан и выругался, отведя душу. — Накрутило так, что никоим образом не разберешься.

После этого он помолчал, опростав чашку с вином. Грауль же к спиртному так и не притронулся, потягивая горячий чай с медом.

— Ну а что народ, стрельцы? — спросил, наконец, Белов, находившийся под сильным впечатлением от новостей.

Еще бы — устоявшаяся было картинка начала размываться. Понятный первоангарцам мир резко менялся.

К самому дальнему от Енисея радиопункту, устроенному в Тобольске в доме купца, знавшего Кузьминых еще по Москве, уже устремились гонцы от Грауля с важными сведениями из столицы. Руководителям сибирского социума, формируемого на берегах Ангары и Амура, было о чем теперь задуматься. Сам же Павел решил съезжать из Москвы до поры, ибо в городе становилось слишком опасно — по Варварке, где стоял Ангарский двор, пока по ночам, но уже начинали появляться непонятного рода лихие людишки. Не ровен час… А на Эзеле спокойно.

— Народ пока не буйствует, но стрельцов стало заметно больше. А вообще, назревает нечто, как пить дать, — отвечал Грауль. — Все пока ждут, выкарабкается ли Алексей или умрет.

— Смута, почитай, только вчера закончилась! А ежели сызнова она, проклятая, учинится? — помотал головой Савелий Михайлович и воздел руки.

— Потому и решили к Тимоше ехать, — подал вдруг голос Михаил Кузьмин. — Нешто он не приютит?

Покуда басовито гудели Кузьмины, Брайан пододвинулся к Павлу:

— А кто он такой, этот Борис Морозов?

— Очень богатый и влиятельный при дворе человек. А если ему и тут удастся женить Алексея на Милославской, а потом и самому взять в жены сестру царицы, то, почитай, второе лицо на Руси будет. Вроде человек с головой, умный и интересующийся. Но опять же…

— Выживет ли Алексей? — проговорил Белов и нарочито медленно потер виски. — Еще что о нем известно?

— Его стараниями в Москве случился Соляной бунт. В сорок шестом, то есть в следующем, году он резко поднимет налоги на соль, основной консервант продуктов, вот народ и взбунтуется. Когда он примет это решение теперь — неизвестно, однако ясно, что при ведущейся страной войне любая казна имеет свойство стремительно пустеть.

Недолго послушав встрявшего в разговор купцов князя Вельского, Брайан потянулся к кувшину с вином. Налив себе чашку, он только успел схватиться за нее, как услышал жесткий, с холодцом голос Грауля:

— Оставь-ка это пойло! И отойдем в сторонку.

Павел увлек Белова к мутному оконцу и, глядя эзельскому наместнику в глаза, проговорил:

— В Новгород через осажденную еще Нарву на днях прибыло шведское посольство, они будут добиваться мира с Москвой. На Эзеле, насколько я понял, переговорщиков не было?

— Нет, — выдохнул наместник островов. — Это что же, сепаратные переговоры, в обход датчан?

— Да, — кивнул Павел, его глаза превратились в щелочки, недобро смотрящие куда-то в сторону. — И в обход тебя. Те, кто сейчас у власти в Кремле, вполне могут нас сдать, как разменную монету.

— Вот оно что… — пробормотал Белов понуро. — Корабли шведские на Ригу ходят часто, но до нас им, похоже, сейчас просто дела нет. А коли будет?

— Ты духом-то не падай! — Товарищ хлопнул его по плечу. — Кстати, я тебе официальный приказ привез. Ты теперь воевода Моонзундский, потом повесишь его в своем кабинете на стенку в рамке под стекло! — натужно рассмеялся Грауль.

— Лучше бы пушек привез, — буркнул новоиспеченный воевода. — Коли такие дела у нас назревают печальные.

— Пушки тебе должен будет датский батальон Саляева сдать. А я тебе винтовки привез, боеприпасы, да еще кое-что по мелочи. Вельский обещал людьми помочь, переселенцев из Пернова направлять.

— Немцев? — махнул рукой Белов. — У меня их и так навалом.

— Русских, Брайан, русских, — улыбнулся Грауль. — А что тебе немцы поперек встали?

— Извини, герр Пауль!

— Ладно, тебе надо до конца весны дотянуть, когда Саляев свою кампанию закончит, — вздохнул Павел. — Ну все, я спать пойду. А с Вельским завтра переговоры будем вести, сегодня он разговаривать о деле не станет.

На самом деле приезд перновского воеводы князя Вельского в Вердер был тайным, с собою он взял лишь два десятка воинов-земляков, которым безмерно доверял еще со Смоленской войны с ляхами. Сам князь Никита Самойлович считал для себя весьма полезным знакомство с людьми Рюрика Сибирского. А после того, как его полковник всего лишь за несколько дней взял невские крепости Орешек и Канцы да ушел к Сердоволю, походя заняв полуразрушенную Корелу, уверенность его лишь укрепилась. Весть оную доставил ему человек Афанасия с берегов Ладоги, в письме же Ефремов восторженно описывал победы, которые дались удивительно малой кровью. За все время лишь трое стрельцов погибло под Канцами, в посаде, да с десяток получили ранения, двоих тяжелораненых стрельцов оставили у корельского старосты. А ангарцам и вовсе убытку не было. С тем оружием, что имелось у сибирцев, возможно дела великие учинять, и потому Вельский с радостью великой принял приглашение остановившегося в Пернове ангарского посла в Москве сопроводить его до Вердера да поговорить там о делах насущных.

На следующий день, когда Грауль и Белов, ранним утром уехавшие на санях осматривать остров, возвратились к обеду, то воеводу Вельского они застали в зале. Никита Самойлович сидел в креслице у камина и, прищурив глаза, смотрел на разгорающийся огонь. Укутавшийся в свою шубу, он молча потягивал из чашки горячий, исходивший паром и пахнущий чесноком куриный бульон. Михаил Кузьмин играл с маленьким сыном в другом углу помещения. Савелий Игнатьевич, верно, еще спал.