Борис Царегородцев - Второй шанс адмирала Бахирева

Но немец тоже больно огрызался. Пошли накрытия, попаданий, правда, пока не было, но осколки к нам на палубу залетали, один из артиллеристов получил ранение. Приходилось энергично маневрировать, сбивая прицел у противника, но и наша меткость также стала страдать, но мы еще два раза добились попаданий. Не выдержав нашего огня, эсминец начал отворачивать в море, отказываясь от спасательной операции. Покидая поле боя, взяв курс на юго-запад, немец начал увеличивать скорость. Мы пошли за ним, чуть увеличив дистанцию, когда поняли, что у противника орудия меньшего калибра, чем у нас, и менее дальнобойные. Над морем показались первые лучи солнца, освещая место сражения. Немец попытался оторваться от нас, но мы его не отпускали, продолжали преследовать, и после еще пары попаданий он запарил, большой пожар разгорался в районе средней дымовой трубы, после этого эсминец начал терять ход. Было хорошо видно, что он глубоко сел в воду и имеет крен на левый борт. Ответный огонь ослаб, отвечали только два его орудия, но, несмотря на дюжину попаданий, он продолжал медленно двигаться. Нам оставалось влепить в его борт всего-то несколько снарядов, и он пошел бы на дно.

Но в это время раздался возглас сигнальщика:

– Корабли с юга!

Гляжу в том направлении, там из-за горизонта поднимались столбы дыма и стали вырисовываться мачты спешащих сюда кораблей. «Кого там еще несет, – подумал я, – если наши, тогда кто? Но эти слишком быстро идут. У нас в Рижском заливе нет ни одного быстроходного корабля». Стал вглядываться в приближающиеся корабли, по их размеру понимаю, что это, должно быть, два крейсера и пара эсминцев. Наш избиваемый противник, как мог, спешил навстречу тем кораблям. Немец сопротивлялся и вел ответный огонь, его снаряды рвались рядом с эсминцем, нанося ему мелкие повреждения своими осколками.

На нашей палубе кто-то истошно заорал:

– Санитара, санитара быстрей.

– Как жаль, что у орудий нет бронированных щитов, они бы половину наших комендоров уберегли от осколков, а то мы так их всех потеряем. Вот только вернемся в Гельсингфорс, я обязательно подам рапорт на имя командующего. Даже на старых эсминцах стоят щиты, а на новейшие не предусмотрели, – сокрушался я.

А корабли с юга приближались.

В бинокль было видно, что к нам навстречу на полном ходу идут два германских крейсера с парой эсминцев.

– Все, пора уходить. Возвращаемся, надо подобрать парочку пленных и уходить.

На циркуляции кормовые орудия еще раз достали немца, но и он нам третью трубу попортил, пробив ее насквозь. Мы быстро развернулись и поспешили туда, где затонул вражеский эсминец. На подходе к месту затопления увидели шлюпку, полную людей, гребущих не к острову, а от него. Сразу поняли, что это выжившие из экипажа потопленного нами немецкого эсминца. Значит, им удалось спустить ее на воду, или шлюпку сорвало, когда эсминец тонул почти вертикально кормой. Подходим к шлюпке – так и есть, полна немецких моряков. Заставляем всех перейти на борт «Новика», а это более тридцати человек. Они, видя, что с юга идут корабли, начали всячески задерживать процедуру пересадки со шлюпки на борт эсминца. Мы пригрозили, если не ускорятся с поднятием на борт, то просто при отходе утопим их, пройдясь над шлюпкой. Как только последний наш пленник поднялся на борт, тут же направились в сторону Гангута.

В это время до наших преследователей было семьдесят кабельтовых. Нас начали преследовать два корабля, крейсер и эсминец, вторая пара занималась спасением своего эсминца. Крейсер открыл огонь, первая пара снарядов разорвалась за кормой в пяти-шести кабельтовых, и это были не менее чем 150-мм снаряды, судя по поднявшимся фонтанам воды. А это значит, что такие орудия могут нас быстро отправить на дно, если мы позволим им еще на десяток кабельтовых приблизиться.

– Григорий Ксенофонтович, не подведи, вы уж со своими людьми постарайтесь, как на мерной миле, все выжать из своих машин.

Эсминец набирал ход, а по корме взрывались снаряды преследователя. Нам приходилось менять курс, чтобы сбить прицел, не идти же все время по прямой.

– Михаил Андреевич, – обратился ко мне мой штурман Кемарский, – тут в трех милях от полуострова начинается песчаная банка, не посадить ли нам немца на нее?

– Как ты это собираешься сделать?

– Я знаю проход, правда, там всего полсотни ширины и четыре метра глубины, но нам этого хватит, а вот ему, – и показывает рукой на корму, за которой поднимались фонтаны от взрывов снарядов нашего преследователя, – нет.

– А ты нас сам не загонишь на эту косу, тогда нам всем настанет конец. Где ты будешь искать свой проход, если за нами идет и не эсминец, а крейсер. И пары снарядов с него нам хватит, чтобы встать. Давай, от греха подальше, обойдем эту банку и будем надеяться на машинную команду. А на такой скорости мы твой проход просто не увидим.

– Тогда давайте я по самой кромке проведу, а потом сразу четыре румба вправо, и если немцы клюнут, то они захотят срезать этот угол. Тогда они могут задеть своими винтами за мель, а если возьмут еще круче, то и совсем выскочат на нее. Но надо сделать так, чтобы все выглядело, как будто это они заставили нас курс изменить.

Мы чуть довернули к самой банке, теперь под нами было пять-шесть метров воды, позади поднималась большая спутная волна, скорость стала падать, как будто в котлах стал садиться пар. Хорошо, что это продолжалось меньше мили, но это позволило крейсеру сблизиться на несколько кабельтовых. Один из его снарядов лег недалеко от левого борта, в обшивке образовались две пробоины от осколков. Следующий залп лег с перелетом метров двадцать, подняв столбы воды по курсу, что даже успели в один из них влететь, пока он оседал. Как только мы прошли песчаную банку, сразу повернули чуть ли не на девяносто градусов, будто резко меняем курс из-за разрывов с левого борта. Обходя банку с севера, намеренно начали сбрасывать ход и, как только увидели, что форштевень крейсера глядит на нас, снова стали набирать ход и поворачивать курсом на север, словно собираемся уходить в сторону финского побережья.

– Смотрите! А немец-то клюнул! – радостно воскликнул Кемарский.

Крейсер стал резать угол, но, видимо, в последний момент на его борту штурман смог определиться, где именно они находятся и куда этот курс ведет. Крейсер стал отрабатывать назад и поворачивать влево, стараясь вывернуть, но не успел и воткнулся в мель, выползая на нее носом. Корма просела, и правый винт врезался своими лопастями в огромную каменюку, лежащую тут с незапамятных времен. Одну лопасть срезало подчистую, две другие были загнуты. Крейсер становился калекой; будь он на чистой воде, его скорость не превысила бы и восемнадцати узлов.