Владимир Свержин - Сын погибели

Людовик, довольный, улыбнулся — даже если бы он в своей жизни не сделал ничего более, имя его останется живо в потомках из-за одного лишь нынешнего дня.

— Нам пора ехать, — напомнил королю восседающий на смирном ушастом муле аббат Сугерий. — Не след заставлять подданных долго ждать.

— Я дольше ждал этого часа, — горделиво отмахнулся Людовик, но дал шпоры коню.

Трубы взвыли, и кортеж его величества медленно и торжественно тронулся вниз с холма.

— Вот и свершилось, — тихо проговорил Людовик, оборачиваясь к Сугерию. — Мой дед мечтал дожить до сего дня. — Он вдруг усмехнулся. — Интересно, что думает по этому поводу новый король бриттов?

— Можно предложить, что Гарольду III нет дела до нормандских владений его предшественников. Матильда же, дочь короля Генриха Боклерка, прости Господь душу грешника, сейчас тоже вряд ли помышляет о наследстве Вильгельма Завоевателя. Поговаривают, что события последних месяцев подорвали не только ее телесное здоровье, но, увы, и душевное. Она почти не разговаривает и соблюдает настолько суровый траур, что даже король видит ее лишь изредка. Не могу сказать, что Господь безвинно наказал это предерзкое семейство, но следует признать, что Матильда в нем — отрадное исключение.

— Оттого теперь она и жива. И пусть живет себе подальше отсюда, — подытожил услышанное Людовик. — Но как бы то ни было, надо как можно скорее послать моему дорогому троюродному брату Гарольду III высокое посольство, дабы приветствовать его восшествие на престол и убедить в нашем дружеском благорасположении и родственной любви. Следует объяснить Гарольду, что, приняв под свою руку Нормандию, мы вовсе не покушались на его владения, а лишь вернули свои. Необходимо указать, что земли эти были отторгнуты от Франции теми же преступными руками, что отобрали корону бриттов у его деда, короля Гарольда, убитого при Гастингсе. Во всем же прочем между нами не может быть ни вражды, ни разногласий, и я рад буду стать его вернейшим другом во имя процветания наших королевств и во славу Божью.

— Я составлю послание, мой король. Но, боюсь, ваше доброе намерение будет тщетным.

— Что такое? Ты полагаешь, Гарольд откажется?

— О нет, беда не в Гарольде. Я говорю о Бернаре из Клерво.

— Славься! — раздалось со всех сторон. — Славься, король!

— Нынче вечером обсудим, — кинул Людовик, улыбаясь и простирая руки к встречающим его рыцарям.

Праздник, устроенный в честь мирного вступления в Руан короля Франции, должен был запомниться каждому обитателю этой земли на годы годов его. Да и то сказать, не каждый день Нормандия открывает объятия старшей сестре — Франции. Выпитым в тот день можно было заполнить ров вокруг города, а позади него воздвигнуть частокол из костей быков, кабанов, оленей, косуль — и это не считая мелкой живности.

Музыка за окнами давно уже перестала быть стройной, рожки то и дело взвывали, точно предвосхищая рев трубы архангела Гавриила, струны из оленьих жил скорбно оплакивали безвременную кончину лесных рогоносцев, но танцующие и не думали скорбеть. Дробный стук их деревянных башмаков по камням ратушной площади не давал заснуть даже далеким от празднества божьим тварям.

Впрочем, главному виновнику торжества в этот час было не до сна. Он слушал, нахмурившись. Аббат Сугерий никогда не заботился подсластить пилюлю для своего духовного чада.

— …Поход в Англию несказанно увеличил популярность настоятеля Клервоской обители. Тысячи людей воочию лицезрели ангела Божия, закрывавшего аббата от стрел своими крылами. Свершенное им было не под силу армиям короля Шотландии и принца Уэльса, да и тамошние бароны, которые отнюдь не новички в военном деле, не смогли достигнуть того, чего добился Бернар, едва дав себе труд высадиться на ту сторону Ла-Манша. Он почти захватил Англию!

— Но кончилось это плачевно — его армию буквально искрошили объединившиеся войска Боклерка и Гарольда.

— Какие мелочи… — пожал плечами аббат Сугерий. — Главное, что в этом сражении Бернар самолично поразил грозного демона. А его рыцари заполучили в свои руки величайшую реликвию — нетленную главу Иоанна Крестителя — священный источник Божественной истины. Вслед за тем они были чудесным образом перенесены ангелом Господним едва ли не к воротам Клерво. Что же касается истребленных королем толп — кого во Франции интересуют убитые где-то там англичане?

— Увы, это правда.

— Как я уже говорил, — продолжал Сугерий, — ныне Бернар не признает над собой власти не только королевской, но и папской. Мне доподлинно известно, что Бернар изгнал из Клерво доверенного человека, присланного к нему Гонорием II. Он не дал несчастному даже утолить голод и жажду после дальнего путешествия. Бернар проповедует верховенство Божьей власти в своем лице надо всем миром. Он хочет низвести земных владык до уровня управляющих при своей персоне. Его смирение лживо, а гордыня не знает предела.

— Но ангел Господень с ним.

— Бесконечна хитрость врага рода человеческого, и козни его — не людским чета.

— Ты видишь в проповедях Бернара происки… — король перекрестился, — не к ночи будь помянуто…

— Я не исключаю этого, — пожал плечами аббат Сугерий. — А потому считаю необходимым послать гонца в Рим — с просьбой к его святейшеству учредить высочайшую комиссию для рассмотрения праведности деяний преподобного Бернара. Пока Рим в силах еще что-то сделать.

— Ты хочешь сказать, что мы сами уже не способны противопоставить ничего этому кликуше?

— Увы, мой государь, стоит нам попытаться предпринять любую малость против него, мы получим волну мятежей во всех едва-едва замиренных нами землях королевства. К тому же кому, как не Святейшему Папе, карать и миловать пастырей христианских душ?

— Аминь, — выдохнул король и прислушался: из-за двери доносилось негромкое пререкание.

— Ну что там еще? — крикнул Людовик.

Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулся начальник стражи.

— Там граф Фульк Анжуйский, — запинаясь, начал воин. — Он рвется к вашему величеству.

— Рвется? — переспросил христианнейший король.

— Именно так.

— Что ему нужно?

— Не могу сказать, мой государь. Но позвольте заметить: он не совсем одет.

— То есть как не совсем одет?

— Видите ли… — смутился бывалый воин, — прямо говоря, вовсе не одет.

Отец Гервасий, уже несколько лет возглавлявший Бюро Варваров в богатом Херсонесе, еще раз поглядел на тайнописную цифирь, слагавшуюся в текст категоричного, как обычно, императорского повеления. Мало кому могла прийти в голову мысль, что пергамент с прописанной сметой затрат на богоугодную деятельность церквей и монастырей Херсонесской фемы на самом деле ничего общего не имеет ни с закупкой свечей, ни с раздачей милостыни, ни с разведением садов и виноградников.