Андрей Колганов - Жернова истории 3

Холодный ноябрьский ветер швырял в лицо стоявших на перроне Белорусско-Балтийского вокзала людей мокрый снег. Не спасали от него и перекрытия над перроном — ветер легко обходил эту преграду. Приходилось надвигать кепку пониже, и поглубже прятать нос в поднятый воротник пальто. Лиде было не легче — модная шляпка, пожалуй, была еще худшей защитой от снега, нежели кепка. Обоих детей мы сразу засунули в купе, чтобы оградить их от пронизывающего сырого ветра, а сами вышли попрощаться с провожающими. Лазарь Шацкин, пожимая мне на прощание руку и крепко обнимая, тихонько проговорил: — Ничего, Виктор, это еще не последний бой. Мы еще посмотрим, чья возьмет… — Не драматизируй! — отвечаю ему, не понижая голоса. — Это даже еще не бой, а так… Заминка. А потому обойдись, пожалуйста, без резких движений. Главное сейчас — не позволить нашим недоброжелателям приписать нам подрыв партийной дисциплины, фракционность, и прочие штучки, кричать о которых они большие мастера. Говорю, но сам не очень-то верю в действенность подобных рецептов. Когда-то давно — лет пять или шесть уже прошло? — сам предлагал нечто подобное Троцкому. А теперь приходится уговаривать самого себя… Заставить страну выкарабкаться из той колеи исторического развития, что была проложена в мое время, оказалось не так уж и сложно, по большому счету. Гораздо сложнее оказалось не дать стране сползти в эту колею обратно. Не случайно же она там в свое время оказалась? Были ведь на то причины, и весьма серьезные, и, главное, никуда эти причины не делись. — Не беспокойся! — Лазарь, который так и остался в душе юным комсомольским вожаком, не теряет оптимизма. — Отсидишься пока в Швейцарии, — тебе же не привыкать? — шутит он. — А мы тут разберемся аккуратно, что к чему. Да, хорошо, что в Швейцарии. И пост экономического советника в представительстве СССР в Лиге Наций — не самое худое место. Да еще и жена рядом будет, в качестве переводчицы при нашем представительстве. И дети с нами. Ведь могла судьба и куда как круче повернуться. Но все же не повернулась. Все-таки изменилось кое-что в СССР, изменилось. Вот и в Лигу Наций вступили на четыре года раньше. А отзыв всех советских представителей из Коминтерна? Хотя резиденция руководящих органов осталась в Москве, и из МОПР представители ВКП(б) не вышли, но шаг беспрецедентный. Конечно, зарубежная пресса почти сразу закричала, что это просто хитрый маневр Кремля (причем доля истины в этом, несомненно, есть), впечатление было произведено немалое. Однако не меня сейчас не это занимает. Машинально беру Лиду под локоть, помогаю подняться по ступенькам в вагон. На площадке оборачиваюсь. Михаил Евграфович, ссутулившись, не скрывает слез, то и дело вытирая их носовым платком. После резкого сокращения числа сотрудников в аппарате Коминтерна он оттуда формально ушел, и теперь возглавляет маленькое, якобы независимое, бюро переводчиков, работающее по контракту с ИККИ. Жаль его — он как-то постарел последнее время. Хотя слово "сдал" к его состоянию не подходит, — он все еще довольно энергичен, — но годы берут свое. А перетащить его в Женеву не удалось. И так место для жены с боем выцарапал. Хорошо, что Трилиссер не испугался, нажал кое-где по своей линии… Недолго мне довелось проходить членом ЦК, недолго. Три года — от съезда до съезда. Жернова истории сделали еще один оборот, однако же и на этот раз мне удалось как-то увернуться от "пожатья каменной десницы". До следующего раза? Пока мне, можно сказать, отчаянно везло… Слышен приглушенный снежной круговертью гудок паровоза. Через несколько секунд поезд заметно дергается и начинает ползти вдоль перрона. Проводница захлопывает дверь, и недовольно бурчит: — Не стойте на площадке, граждане! Проходите в свое купе! — но, не дождавшись от нас реакции, первая покидает тамбур. Я же, повинуясь внезапному порыву, притягиваю к себе жену, — а ее бросает мне навстречу, когда поезд дернулся на выходной стрелке, — и начинаю жадно целовать. Отрываясь, чтобы перевести дыхание, шепчу: — Лида, милая… Чтобы ни случилось — я люблю тебя. Люблю все сильнее и сильнее… — и снова следуют горячие поцелуи. Однако и окончательно голову терять не следует. Лида вдруг отстраняется от меня, и я с секундным запозданием соображаю: нас же дети в купе ждут! Нет, малышей надолго бросать не годится. Старшему еще и четырех нет, а мы их одних оставили! Вот шляпа, прости господи, забыл про все… Устраиваемся в купе, младшая тут же лезет к маме на колени, а старший солидно сидит напротив меня: вроде как и под боком у мамы, и в то же время сам по себе. А сколько с ними было переживаний! Точно, как раз незадолго до XIV съезда Лидуся мне рассказала, что у нее не будет детей. События тогда понеслись вскачь, заботы валились со всех сторон, но эта заноза прочно сидела у меня в сознании. Однако сделать что-нибудь удалось не сразу. Слишком уж напряженной была ситуация. Мыслями я вернулся в 1925 год. Что же меня тогда больше всего занимало?..

Почти весь июнь 1925 года я насиловал свою память. Именно свою, а не Осецкого. Малейшие детали относительно поисков алмазов, которые всплывали в сознании, тут же заносились в блокнот. Особой секретности соблюдать не стоило — что, например, скажут человеку середины 20-х годов такие пометки, как: "Красновишерский район", "Далдын" и т. п. географические наименования? Далеко не сразу вспомнилось мне, и к кому можно обратиться с этим делом. Лишь недели через две всплыла в памяти фамилия Федоровский — кажется, он ездил в 1931 году в Южную Африку и после этой поездки высказал гипотезу о сходстве ее геологического строения и строения Сибирской платформы. Когда, наконец, число припомнившихся опорных точек показалось мне достаточным, чтобы с их помощью заинтересовать геологов, я обратился к уже испытанному приему. Устроившись теплым июньским вечером на диване рядом с Лидой и обняв ее за плечи, спрашиваю: — Как ты, дорогая, относишься к бриллиантам? — Пф! — немедленно фыркает в ответ жена. — Барская забава! Что я тебе, нэпачка какая-нибудь, чтобы бриллиантами увлекаться? — А к алмазам? — продолжаю свои расспросы. — Какая же разница… — начинает было Лида, но тут она останавливается, задумывается на минуту, потом неуверенно отвечает: — Кажется, делают какой-то алмазный инструмент… Да, и очень дорогой. За валюту покупают за границей. — А почему за границей? — не перестаю допытываться. — Так нет у нас алмазов, — пожимая плечом, как будто я спрашиваю о чем-то само собой разумеющемся, бросает она. — А если есть? Реакция Лиды была моментальной: — Ты что-то знаешь? — развернувшись ко мне лицом и воткнув в меня пристальный взгляд своих карих глаз, громко прошептала она.