Михаил Ланцов - Россия Молодая. Том 1

Однако вот уже вторые сутки с механического ткацкого станка экспериментальной модели выходила ткань. Практически непрерывно. Останавливаясь лишь на то, чтобы заправиться шерстяными нитями. И хотя ни к паровой машине, ни к водяному колесу его так и не удалось подключить в силу непреодолимых обстоятельств, это не мешало ему работать, поражая всех посвященных скоростью и качеством. Тем более что ткань станок выдавал качественного саржевого плетения, которого в те годы еще никто и не знал.

— Чудно, — только и выдавил из себя Федор Юрьевич, смотрящий как несколько мужчин, что ходили по кругу, вращая за ручки корабельный шпиль, приводили в движение многие части ткацкого станка. — Да шустро то как…

— Это еще что, — с явной гордостью произнес Петр. — Вот по весне начнем ткацкую мануфактуру ставить, там водяное колесо к делу приспособим. И дело пойдет намного лучше. Ведь мужики‑то вон — выдыхаются часто. Четыре смены поставили. А вода усталости не знает. И это пока.

— А потом что?

— Паровую машину поставим. Ей вода речная для дела не нужна, то есть можно ставить удобнее, а не берегов держаться. Да и зимой или в половодье никаких бед с ней не приключится. Правда, вот работает на дровах или угле каменном. Или на горючей земле — торфе, сланцах и прочем. Мощные машины. Десятки, сотни станков можно к ним приставить. Но то дело будущего.

— Паровая машина… — произнес Ромодановский, скептически пробуя название на вкус.

— Англичане да итальянцы уже ставят их. Но за этими механизмами будущее. Их ведь и на корабль можно поставить, позволив ему идти словно на веслах, но без устали, выгребая легко против речного течения. И на повозки. Но то совсем малые машины. Однако выйдет и без лошади ехать. Впрочем, не будем спешить. Всему свое время. Пока нам и такой ткацкий станок большая подмога.

— Это верно, — кивнул Федор Юрьевич. — Я ведь до конца не верил, что выйдет толк. Одним станком за пару дней переработали столько пряжи, что и за месяц десяток мастериц не изведет.

— Да не просто, а особым образом. Ткань‑то такую и не найти более нигде.

— Хорошее полотно.

— Саржа.

— Как?

— Говорю, что такое плетение называется саржевым или попросту — саржа.

— Ну да. Саржа так саржа. Эх. Жаль, что пряжа так быстро разошлась. На сутки работы еще от силы.

— Ничего страшного, — хмыкнул Петр. — Как закончится пряжа, так мы станок осмотрим. Разберем. Где что нужно поправим. Мы же его‑то вон — на коленке из деревяшек срубили. А там по–хорошему из железа или бронзы многое делать надобно. Да много чего усовершенствовать. Кроме того, нужно будет шпиль под лошадь или быка какого приспособить, дабы не мучать мужиков. Им и другая работа найдется.

— И то верно, — согласился Федор Юрьевич. — Лошадь, ежели ее не сильно гнать, а спокойным шагом водить, по много часов кряду станок приводить в действие станет.

— Вот. А пока мы его до ума доводить будем и чертежи править, нужно купцов подыскать ухватистых, да ловких. Не самому же мне торговать тряпьем с людом. А им почет и уважение. Продадим уже готовую ткань. Закупим шерсти да подрядим девиц сельских на приработки. Прясть‑то, поди все умеют, а лишняя копеечка крестьянину очень пригодиться. Жители Преображенского нам еще спасибо скажут. А может и соседей подрядим из Семеновского, а то и Измайлово.

— Хочешь заплатить меньше?

— И это тоже, — кивнул Петр. — Нам нужны деньги для наших дел, да не от Софьи, а свои. Не подконтрольные. Поэтому, чем выгоднее станет предпринятое нами дело, тем лучше. Но не только в этом причина. Если мы развернемся шире, то где столько нитей возьмем? Для Москвы этот товар далеко не самый ходовой. И если на шерсть калмыцкую мы еще можем надеяться, ибо ее немало, да увеличивать сборы могут, то откуда нити столько брать?

— Не сильно ли мы размахиваемся? Не помешает ли Софья?

— Чего же ей мешать? — Удивленно пожал плечами Петр. — Она наоборот привечает иностранцев, готовых на Руси развернуть производство редких тканей, что возят к нам. А тут брат родной. Не посмеет. Да я и сам открыто к ней обратимся, уведомив, о моем желании потешную мануфактуру ставить, дабы ткани редкие выпускать на пользу Отечества и для своих нужд.

— Так она и содержание после того урежет, после того как прознает о доходах.

— Во–первых, ей еще прознать нужно. А во–вторых, то не пойдет она на это. Полагаю, что даже увеличит его. Не убирать же, в конце концов ей своего человечка от нас. Кстати, как он там поживает?

— Сокрушается, что, дескать, казна деньги выделила, а Петр Алексеевич тянет и не набирает новых потешных.

— Вот им неймется! — Усмехнулся Петр.

— Думаешь, подсадные будут? — Нахмурился Ромодановский.

— Не думаю, а уверен. Поэтому сделаем так. Ты человечку этому скажи, что Петр Алексеевич отроков по весне набирать станет. Какие же потехи зимой? Где ходить с барабаном по дорогам, да песни дурные горланить? Вот. Так и скажи. Да еще больше пренебрежения добавь. Для большей красоты. А сам тем временем начни мне разных отроков по Москве да округе подыскивать. И показывай мне потихоньку. Я так и отсеивать станут. Потом же в четыре подхода по весне набор учиним. Кинем клич по Москве да округе о наборе в потешные, чтобы целые тучи сбежались. Но отобранных мне незадолго до того показать — дабы в лицо запомнил. Учитывая особый наплыв людей выбирать придется быстро. Вот я по лицу да взгляду отбирать и стану сразу своих. Только смотри, чтобы лишние глаза чего не увидели.

— Добре. Завтра же займусь.

— Особо не спеши. Делай все аккуратно. А то еще люди Софьи или Васьки заподозрят чего. Ладно. Это вроде как уладили. Хм. А что там этот человечек про меня выпытывает? Несколько раз я видел его за странными разговорами с мастеровыми да потешными.

— Выпытывать‑то он выпытывает, да только ему никто особо не рассказывает. Васька‑то уже дважды приезжал, вроде как навестить. Но я его к тебе не веду, как и условились, ссылаясь на какую‑нибудь очередную забаву: то топором машешь, то с потешными скачешь. Но он не сильно серчает, видно и сам не горит желанием с тобой видеться. Потому просто чаем попоим, поплачемся, дескать, Петр Алексеевич совсем голову потерял от дел ратных, да с миром отпускаем.

— Хорошо. Очень хорошо, — с легкой улыбкой произнес молодой царь.

— Но человечек‑то Софьин видимо все одно исправно доносы пишет. Потому в последний приезд Васька расспрашивал про палату мер и весов, что мы месяц назад поставили, про травматологическую и химическую избы да прочее. Но мы отшучивались, дескать, детские шалости.

— Но он не поверил…

— Отчего же? — Удивился Федор Юрьевич. — Поверил. Ему и самому этот надзор над нами в тягость. Все больше дружбу с немцами с Кукуя водит да вздыхает, сожалея, что Россия не Франция какая али Саксония.