Роман Злотников - Генерал-адмирал. Тетралогия

Поэтому первым, что родила новая комиссия, стало отнюдь не «Положение о Генеральном штабе», как можно было бы предположить, а три совершенно иных документа: «Основы организации боевой подготовки в подразделениях, частях и соединениях», «Нормативы по огневой, инженерной, физической и тактической подготовке» и, что я считал самым главным, «Критерии оценки деятельности командиров подразделений, частей и соединений». Потому как никакого порядка в этих самых критериях у нас не было. Совершенно небоеготовая часть, но с ухоженным расположением, приведенной в блестящий порядок хозяйственной документацией и отработанной строевой подготовкой вполне могла считаться образцом для подражания, а ее командир успешно двигался вверх по карьерной лестнице, способствуя широкому распространению в войсках подобного подхода к службе, да еще время от времени получая премии за экономию огневых припасов…

— Видите ли, ваше высочество, — задумчиво продолжил Витте, — вы для меня загадка. Все мы, конечно, разные, но если приглядеться, можно выделить большие группы людей, сходных по ценностям и… ну, скажем так, привычке думать и действовать. Купец всегда смотрит на все с точки зрения денег, инженер считает человека этаким природным механизмом, офицер склонен оценивать все с позиций военного искусства, для него вся жизнь — это набор успешных оборон, хитрых охватов, удачных и неудачных наступлений и так далее…

Я усмехнулся. Да-а, Сергей Юльевич-то молоток! Это ж надо — догадаться о зависимости способов мышления от профессионального образования и занимаемой социальной позиции. Ой какой талантище! Его б еще в мирных целях использовать.

— …Как только я начинаю думать, что наконец-то понял, кто вы такой, вы немедленно ставите меня в тупик совершенно нетипичной реакцией для той роли, которую я вам определил, — закончил Витте. А затем осторожно попросил: — Не разрешите ли мои сомнения, ваше высочество?

— Как же я могу это сделать, уважаемый Сергей Юльевич?

— Ну, просто скажите мне, кто вы такой, — твердо произнес Витте и взглянул мне в глаза.

Ох и не хрена ж себе! Это что, еще и он меня вычислил? Где я мог так спалиться-то?

Я несколько мгновений молча смотрел на Витте, изо всех сил стараясь сохранить каменное лицо, а потом осторожно произнес:

— В смысле? Какой-то у вас слишком общий вопрос. Или мне расценить его как сомнение в моем происхождении?

Витте вздохнул:

— Если бы я знал… Нет, в вашем происхождении у меня никаких сомнений нет. Но… какой-то вы не такой совсем. Ни на кого не похожий. И вроде не от мира сего, а как только начнешь анализировать, так просто завидки берут — мне б такую хватку…

И, свернув этот выбивший меня из колеи разговор, он отошел в сторону.

Я дождался, пока Витте исчезнет в толпе придворных, и перевел дух. Вот ведь, блин, что-то я осторожность потерял, похоже. Считаю, что уже полностью вжился, растворился на фоне местных, а стоит кому-то бросить взгляд со стороны, охватывающий, так сказать, картину сверху, во всем ее объеме, так сразу у умных людей начинают появляться вопросы. И ведь деваться некуда. Убей бог, в ближайшее время еще больше засвечусь. На той же военной реформе. Хотя куда уж больше-то?..

Опубликованные документы произвели в военной среде эффект разорвавшейся бомбы. Основная часть генералитета немедленно начала обвинять меня в некомпетентности, волюнтаризме, заявлять, что исполнение требований, заявленных в данных документах, возможно «в достаточном объеме» только в том случае, если военный бюджет будет увеличен не менее чем в два раза. Короче, шум стоял огромный. И только поддержка Витте помогла мне удержаться в своем кресле, после того как государя забросали пачками петиций как от отдельных заслуженных военачальников, так и от целых собраний ветеранов и групп офицеров, призывавших российского императора «спасти армию» путем избавления ее от некомпетентного руководства.

А затем разразилась настоящая буря. Потому что я заявил, что, ежели мы не можем в рамках существующего военного бюджета привести армию в должное состояние, значит, армия будет сокращена до той численности, для каковой этого военного бюджета хватит. Ибо хорошо обученный, оснащенный и подготовленный солдат на поле боя способен заменить двоих, а то и троих слабо подготовленных. А эти трое слабо подготовленных, между прочим, обходятся казне куда дороже, чем один хорошо подготовленный, даже если на его подготовку расходуется больше средств. Вот тут-то в войсках и в обществе поднялся такой ор, что я едва не оглох. Подобных обвинений во всех смертных грехах я еще не слышал. Причем обвиняли меня в едином порыве как генералы, так и «прогрессивная» общественность, сливаясь, так сказать, в экстазе.

Чуть погодя к этим воплям присоединили свой голос и союзники. Французы прислали делегацию поинтересоваться, что происходит и не собирается ли Россия под маркой военной реформы резко соскочить «с крючка» и выскользнуть из подготовленной ей роли основного «мальчика для битья» для набирающей силы Германии. Потерянные Францией Эльзас и Лотарингия пеплом Клааса стучали в галльское сердце, [13] «Пепел Клааса стучит в мое сердце» — слова из книги Шарля де Костера «Легенда об Уленшпигеле». но французы были достаточно умны, чтобы понять: шанс вырвать эти провинции из рук набравшей силу Германии у них появится только в случае, если основные силы немцев будут очень сильно заняты где-то еще, далеко от германо-французского фронта. И лучшим кандидатом на это «где-то еще» являлась именно Россия. А тут возникли слухи, что она собирается сокращать свою армию. Непорядок…

Меня вызвали в Зимний, где я вместе с племянником заверил союзников, что ничего непоправимого не происходит. Наоборот, после всех сокращений и реорганизаций русская армия непременно станет сильнее и боеспособнее, что позволит ей с честью исполнить свой союзнический долг. Французы отбыли домой, слегка успокоенные, но все равно продолжавшие немного нервничать. Так что к следующим шагам по осуществлению военной реформы я приступил только осенью.

После разработки и опубликования вызвавших такую бурю документов комиссия по организации Генерального штаба была разбита на три конкурирующие между собой группы офицеров, которым поставили сходные задачи по скорейшему внедрению в войсках, так сказать, буквы и, что более важно, духа этих документов.

Я по собственной службе знал, как много вполне себе разумного и необходимого из того, что провозглашается приказами и наставлениями, безнадежно тонет в том, что зовется «сложившейся практикой». Именно ее нам всем и предстояло сломать. Но делать это везде и сразу — значит загубить дело и не добиться никаких успехов. Поэтому прежде всего каждой из групп была поручена организация трех «пробных офицерских частей» в Туркестанском, Сибирском и Уральском военных округах. Подальше, так сказать, от посторонних глаз…