Андрей Величко - Экзамен на профпригодность

Вот, значит, его величество и надеялся, что из Бестужева получится русский Талейран, то есть слегка улучшенный по сравнению с будущим французским образцом.

Свой нынешний пост Алексей Петрович занял не по протекции, а благодаря собственным усилиям. Только узнав о том, что юный Петр Второй отодвинул Верховный тайный совет и начал править самодержавно, Бестужев, бывший тогда послом в Дании, немедленно отправил молодому императору письмо, в котором многословно и нудно жаловался на скуку, безденежье и прозрачно намекал, что его выдающиеся дипломатические способности можно использовать более продуктивно.

Когда все сроки возможного ответа на первое письмо прошли, Алексей Петрович отправил второе. После третьего ему наконец-то пришел ответ, написанный его величеством собственноручно. В коем император ставил просителя в известность, что в настоящий момент вакантен пост российского полномочного представителя на острове Тобаго, свободной территории Карибского моря. Для занятия же более серьезной должности надо сначала как-то подтвердить свою квалификацию и полезность.

Будущий вице-канцлер намек понял прекрасно и развил бурную деятельность, в результате которой у него на руках оказался оригинал завещания Екатерины Первой, незадолго до того выкраденный из архива герцогов Голштинских. В этой бумаге императрица, судя по пятнам и почерку, выпившая существенно больше обычного, подтверждала преимущественные права Голштинского дома на российский престол. Бестужев, на всякий случай в темпе сняв копию, со всей возможной поспешностью лично привез бумаги в Москву. Правда, беседа с императором прошла несколько не так, как ожидал жаждущий возвышения вельможа.

— Интересная бумаженция, — хмыкнул Петр, сразу после прочтения отправив ее в камин. — Никакой другой судьбы она не заслуживает. Однако интересы государственной безопасности настоятельно требуют, дабы сходная судьба постигла и тех, кто знает о содержании упомянутого гнусного документа. Вы же вроде говорили, что, кроме вас, в письменном виде его никто не лицезрел? Из живых, имеется в виду, покойный герцог не в счет. Не хотите в чем-нибудь признаться на всякий случай?

Бестужев посерел — все, что он успел узнать о молодом царе, однозначно говорило, что это не шутка.

— Да не волнуйтесь вы так, — успокоил его император, — сжигать живьем вас никто не собирается, мы же не испанцы какие-нибудь и не французы, а культурные люди. Сейчас закончим беседу, и вас проводят в подвал, где специалисты быстро и безболезненно оформят вам пулю в затылок. Если, конечно, ваше сиятельство проигнорирует мои намеки о чистосердечном признании.

Алексей Петрович проникся и, запинаясь от торопливости — а вдруг царь успеет передумать? — сознался в снятии копии, тем более что это, кажется, тайной для его собеседника не являлось.

— Несанкционированное копирование? — уточнил император. — Нехорошо нарушать авторские права. Однако, учитывая чистосердечное раскаяние… в общем, подумайте, чем вы можете быть полезны России на посту вице-канцлера, ибо Остерман уже совсем больной и толком работать не может. И, разумеется, я настоятельно прошу вас не забывать об этой беседе.

Однако Новицкий на основании своего уже немалого опыта управления знал, что подобным людям одного урока может оказаться мало. И через Сашку де Помпадур организовал предложение от Франции учитывать ее интересы в обмен на не такой уж скромный пенсион. Бестужев, еще не в полной мере представляя себе реалии обстановки, согласился. И вскоре был вызван в Лефортовский дворец, где император разложил перед ним копии его переписки с французами, официальный экземпляр своего указа об усилении борьбы с коррупцией и ордер на арест и интенсивный допрос третьей степени от ЧК, на коем прямо на глазах обомлевшего вице-канцлера начертал резолюцию «не возражаю». Должный драматизм ситуации придавал Федор Ершов, мрачно разглядывающий царского гостя из дальнего угла кабинета.

— Похоже, вы все-таки не вняли добрым советам, — с грустью в голосе констатировал Петр.

О том, что происходило в следующие пятнадцать минут, вице-канцлер вспоминать не любил, но все же ему удалось умолить императора дать еще один шанс. И теперь даже мимолетная мысль о не согласованном с его величеством взятии хоть самой мелочи приводила Алексея Петровича в состояние нервной дрожи.

В Москве встреча высоких гостей была организована по высшему разряду. На вокзале стройными рядами выстроился почетный караул из семеновцев. Сводный оркестр играл «Боже, царя храни». Эту мелодию Елена как-то раз случайно нашла в планшете и не отставала от мужа до тех пор, пока он официально не утвердил ее в качестве гимна Российской империи. К сожалению, императору за время, оставшееся до визита, так и не удалось точно выяснить, есть ли в Пруссии хоть какой-нибудь гимн, даже не обязательно государственный, так что звуковое оформление получилось несколько однобоким.

По красной ковровой дорожке королевская чета с дочерью и сопровождающими лицами прошли до двух открытых карет на пневматических шинах, полуэллиптических стальных рессорах с гидравлическими амортизаторами и с параллелограммным механизмом поворота передних колес. Запряжены эти чудеса техники были шестеркой лучших лошадей из дворцовой конюшни — первая и четверкой — вторая.

На всем пути до Голицынского особняка на Тверской, который двадцать лет назад был подарен императором Елизавете и до сих пор принадлежал ей, по сторонам дороги толпились люди всех сословий, кричали «виват», «ура», «да здравствует Елизавета Петровна», «ланг лебе кениг Фридрих» и бросали под колеса карет цветы. Гости были поражены.

— Неужели нас так любят в России? — удивлялся Фридрих.

— Разумеется, — пожала плечами сопровождавшая гостей госпожа имиджмейстер, — ведь об оном было специальное распоряжение его императорского величества.

— О чем?

— Чтоб любили.

— И что, этого оказалось достаточно? — не поверила Елизавета.

— Сама видишь, ваше величество, — гордо ответствовала Мавра, причем с таким видом, будто это именно она лично убедила население Москвы спешно, но все равно искренне полюбить приехавших в гости прусского короля с королевой.

Хотя, если уж строго следовать истине, то одного распоряжения, пусть даже и царского, для появления хоть сколько-нибудь заметной народной любви могло не хватить, и Новицкий это прекрасно знал. Потому он преодолел свою бережливость и выделил на симуляцию… то есть тьфу, стимуляцию народного восторга четыре с половиной тысячи рублей. Да, сумма получилась довольно значительной, но император был уверен, что деньги достаточно скоро вернутся к нему с неплохими процентами. И, разумеется, не от Фридриха, про чьи финансовые трудности он прекрасно знал. И уж тем более не от Елизаветы, которой царь регулярно слал денежную помощь, как любимой родной тетке. А от англичан, которые, узнав про небывалой пышности встречу, вынуждены будут потратить гораздо больше, чем поначалу собирались, на то, чтобы не допустить военного союза между Россией и Пруссией.