Клайв Баркер - Книги крови. I–III [сборник litres]

Пока все остальные прятались от дождя под крышами, Гвен Николсон мокла снаружи. Она все еще была на заднем дворе, уговаривала пони Амелии зайти в амбар. Тупое животное нервничало из-за грозы и не желало двигаться с места. Дождь уже промочил ее насквозь, и Гвен потеряла терпение.

– Начнешь ты шевелиться, скотина ты такая? – заорала она, перекрикивая шум грозы. Дождь прибивал траву и стучал Гвен по макушке. Ее волосы обвисли. Ну, давай же! Давай!

Пони отказывалась сдвинуться даже на дюйм. Она вращала от страха глазами, показывая полумесяцы белков. И чем яростнее грохотала во дворе буря, тем меньше ей хотелось идти. Гвен сердито шлепнула ее по крупу, признаться, сильнее, чем требовалось. В ответ пони сделала пару шагов, уронив на землю кучу дымящегося дерьма, и Гвен воспользовалась преимуществом. Раз уж она заставила пони идти, то остальную часть пути сможет и протащить.

– В амбаре тепло, – пообещала она. – Идем, здесь сыро, ты же не хочешь здесь оставаться.

Дверь амбара была чуть приоткрыта. Даже для тупоголовой пони это выглядело соблазнительно, подумала Гвен. Она протащила ее на расстояние плевка от амбара и еще одним шлепком заставила зайти внутрь.

В амбаре действительно было сухо и уютно, хоть в воздухе и стоял металлический запах грозы. Гвен привязала чертову животину к перекладине в ее загоне и грубо набросила на ее блестящую шкуру плед. Будь она проклята, если ей придется обтирать эту зверюгу; это была работа Амелии. Таковы были условия сделки, когда она согласилась купить дочери пони: ухаживать за ней и чистить ее – обязанности Амелии, и, стоит отдать ей должное, она более или менее их выполняла.

Пони все еще нервничала. Она топала копытами и вращала глазами, словно плохой актер-трагик. На ее губах виднелись клочья пены. Гвен слегка виновато похлопала ее по боку. Она вышла из себя. Эти дни. И теперь она сожалела. Она лишь надеялась, что Амелия не смотрела на нее из окна своей комнаты.

Подхваченная внезапным порывом ветра дверь с шумом захлопнулась. Резко стих шум дождя во дворе. Амбар вдруг потонул в темноте.

Пони замерла. Замерла рука Гвен на ее боку. Все замерло: кажется, даже ее сердце.

Перед ней поднялась из-за стогов сена фигура вдвое выше нее. Гвен не могла рассмотреть великана, но у нее внутри все скрутило. Чертовы месячные, подумала она, медленно поглаживая по кругу низ живота. Обычно они приходили регулярно, как часы, но в этом месяце начались на день раньше. Нужно вернуться в дом: переодеться, искупаться.

Выпрямившийся Мозготряс смотрел на ложбинку между ключицами Гвен – для того, чтобы убить, хватит и одного укуса. Но он бы не заставил себя прикоснуться к этой женщине; не сегодня. Пришло ее время крови, он чувствовал ее резкий привкус, и это отвращало его. Такая кровь была запретной, и он никогда бы не тронул женщину, отравленную этим ядом.

Чувствуя между ног влажность, Гвен не оглядываясь поспешила прочь из амбара и побежала под проливным дождем обратно в дом, оставив пони трястись в темноте.

Мозготряс слышал, как становятся все тише ее шаги, как хлопает входная дверь дома.

Он подождал, желая удостовериться, что она не вернется, а затем мягко подобрался к животному, протянул руки и коснулся его. Пони пиналась и недовольно ржала, но Мозготряс в свое время одолевал животных гораздо опаснее и крупнее.

Он открыл рот. Десны заполнились кровью, и из них, словно когти из кошачьей лапы, появились зубы. Две дюжины кинжально острых зубов, по два ряда на каждую челюсть. Блеснув, они впились в мясистый загривок пони. По горлу Короля потекла свежая густая кровь; он начал жадно глотать. Горячий вкус жизни. Он наполнял его силой и мудростью. Это была лишь первая трапеза; он будет пировать всем, что привлечет его внимание, и в этот раз его никто не остановит. И когда он будет готов, он сбросит со своего трона этих самозванцев, заставит их гореть заживо в их собственных домах, разорвет в клочья их детей и сделает из их черепов ожерелье. Это место принадлежало ему. Они на время укротили дикую природу, но это не значит, что они стали хозяевами этой земли. Она принадлежала ему, и ничто, даже святость, ее у него не отберет. Уж он об этом позаботится. Больше им его не одолеть.

Он сел на полу амбара посреди серовато-розовых кишок, скрестил ноги и, как мог тщательно, обдумал свою тактику. Гением мысли он никогда не был. Слишком уж велик был его аппетит – он перевешивал разум. Мозготряс жил в постоянном голоде, в постоянном осознании своей мощи, чувствуя лишь примитивный собственнический инстинкт, рано или поздно обязанный вылиться в резню.

Дождь лил больше часа.

Рон Мильтон начинал терять терпение – вредная черта характера, благодаря которой он заработал себе язву и высокий пост в бюро проектных консультационных услуг. Если быстро решить ваше дело не мог Мильтон, его не мог решить никто. Он был лучшим – и ненавидел чужую лень так же сильно, как и собственную. Взять, к примеру, этот чертов дом. Они обещали, что закончат в середине июля: с садовым ландшафтом, подъездной дорожкой, со всем остальным, – и вот два месяца спустя он смотрел на все еще недостроенный дом. В половине окон не хватало стекол, дверной проем стоял пустой, сад напоминал полосу препятствий, а дорожка – топь.

Этот дом должен был стать его замком, его убежищем от мира, наградившего его деньгами и диспепсией. Гаванью вдали от городской суеты, где Мэгги будет выращивать розы, а дети – дышать свежим воздухом. Вот только ничего до сих пор не готово. Черт, такими темпами он закончит лишь к весне. Еще одна зима в Лондоне – от одной только мысли сердце падает.

Мэгги подошла и укрыла его от дождя под красным зонтом.

– Где дети? – спросил он.

Она поморщилась.

– В отеле. Доводят до ручки миссис Блаттер.

Энид Блаттер терпела их пострелов по шесть уикэндов за лето. У нее были и свои дети, так что она весьма уверенно справлялась с Дэбби и Йеном. Однако даже у ее дружелюбия и веселости был свой предел.

– Лучше нам вернуться в город.

– Нет. Пожалуйста, давай останемся еще на пару дней. Уедем вечером в воскресенье. Я бы хотела сходить на воскресный Праздник урожая всей семьей.

Настала очередь поморщиться Рону.

– Черт подери.

– Это часть деревенской жизни, Ронни. Если мы собираемся сюда переехать, нам нужно влиться в общество.

Когда он был в таком настроении, то капризничал, как ребенок. Мэгги знала его настолько, что могла предсказать его ответ еще до того, как он открыл рот.

– Не хочу вливаться.

– У нас просто нет выбора.

– Мы можем вернуться и сегодня.

– Ронни…

– Здесь нечего делать. Дети скучают, ты страдаешь…

Мэгги посуровела: она не собиралась уступать мужу ни на дюйм.