Стивен Кинг - Судьба Иерусалима[= Жребий; Салимов удел]

— Да!

Мягко, чуть не вкрадчиво, Барлоу сказал:

— Тогда убери свой крест и побеседуем честно — белое против черного, моя вера против твоей?

— Ладно, — отозвался Каллагэн, но уже менее уверенно.

— Так давай! — губы Барлоу капризно скривились, высокий лоб блестел в призрачном свете.

— Ия поверю, что ты его отпустишь? Скорее я могу посадить за пазуху гремучую змею и поверить, что она меня не укусит!

— Я сказал… смотри! — и Барлоу оттолкнул Марка и поднял обе руки вверх.

Марк какое-то время стоял в оцепенении, потом, не оглядываясь, кинулся к своим родителям.

— Беги, Марк! — крикнул Каллагэн. — Беги!

Марк посмотрел на него расширенными, остановившимися глазами.

— Они ведь мертвые…

— Беги!!

Марк медленно встал. Потом повернулся и посмотрел на Барлоу.

— Скоро, братишка, — промурлыкал Барлоу. — Скоро мы с тобой снова встретимся, и я…

Тут Марк плюнул ему в лицо.

Барлоу прервался. Лицо его потемнело от приступа гнева, сменившего прежнюю наигранную снисходительность. В какой-то момент Каллагэн уловил в глубине его глаз безумие.

— Ты на меня плюнул, — прошипел Барлоу. Он весь дрожал от гнева. Неверной походкой, как слепой, он сделал шаг в сторону мальчика.

— Вернись! — закричал Каллагэн, протягивая к нему крест.

Барлоу застонал и закрыл лицо руками. Крест светился неестественным, мерцающим светом, и Каллагэн едва не выронил его.

— Я убью тебя, — сказал Марк и выбежал за дверь.

Барлоу, казалось, вырос. Волосы его, зачесанные назад по европейской моде, были словно приклеены к черепу. На нем был темный костюм и галстук винного оттенка, безукоризненно завязанный. Теперь его глаза, запавшие в глазницы, блестели, как тусклый янтарь.

— Теперь твоя часть уговора, шаман.

— Я священник! — крикнул Каллагэн.

Барлоу криво усмехнулся.

— Священник, — повторил он, и это слово выскользнуло из его губ, как дохлая рыба.

Каллагэн застыл в нерешительности. Зачем класть крест? Выгнать его на улицу, а завтра… Но какая-то глубинная часть его души противилась. Осмелиться нарушить обещание… Если он не положит крест, это будет разрешением… разрешением… кому? Если бы все не случилось так быстро, если бы у него было время подумать.

Сияние креста померкло.

Он смотрел на это расширенными глазами. Ужас сковал его, и он поднял голову и уставился на Барлоу. Тот шел к нему через кухню, и его улыбка стала широкой, почти чувственной.

— Стой, — хрипло сказал Каллагэн, отступив на шаг. — Велю тебе именем Господа!

Барлоу рассмеялся.

Крест теперь светился лишь чуть-чуть, по краям. Лицо вампира опять скрыла тень, собрав его черты в странные, варварские углы и линии.

Каллагэн отступил еще и наткнулся на кухонный стол.

— Дальше некуда, — промурлыкал Барлоу. Глаза его загорелись торжеством. — Печально наблюдать крушение веры. Ну что ж…

Крест в руке Каллагэн дрогнул и потух окончательно. Теперь это был всего-навсего кусок гипса, купленный его матерью в дублинской сувенирной лавчонке. Сила его; способная сокрушать стены и давившая его руку непосильным грузом, исчезла.

Барлоу выступил из темноты и вырвал у него бесполезный крест. Каллагэн жалобно вскрикнул, как тот ребенок много лет назад, которого каждую ночь оставляли наедине с мистером Флипом. Следующие звуки преследовали его до конца жизни: два сухих щелчка, когда Барлоу обломал кончики креста, и стук, когда он швырнул обломки на пол.

— Будь ты проклят! — прокричал он.

— С этой мелодрамой ты опоздал, — сказал Барлоу из темноты. В голосе его слышалось сожаление. — Ты что, забыл доктрины собственной церкви? Крест, хлеб и вино, исповедь — только символы. Без веры крест — простое дерево, хлеб — испеченное зерно, а вино — сок винограда. Если бы ты положил этот крест, ты скорее мог бы одолеть меня. Но я давно уже не встречал противника, равного мне. Эх ты, лжепророк! Мальчишка стоит десятка таких, как ты!

Внезапно необычайно длинные руки, протянувшиеся из темноты, схватили Каллагэна за плечи.

— Теперь ты не захочешь моей смерти, правда? У Бессмертных нет памяти; только голод и преданность хозяину. Я могу еще извлечь из тебя пользу. Положим, натравить тебя на твоих друзей. Но нужно ли это? Я думаю, без тебя они ничего не значат. Да и мальчишка им все расскажет. Я придумаю для тебя шутку получше, лжепророк.

Он вспомнил слова Мэтта: «Есть вещи хуже смерти».

Он попытался вырваться, но руки держали крепко. Потом одна разжалась. Послышалось шуршание одежды, следом режущий звук.

Руки ухватились за его шею.

— Давай, лжепророк. Переходи в истинную веру. Прими мое причастие.

Ужасная догадка поразила Каллагэна.

— Нет! Не надо… нет…

Но руки были неумолимы. Его голова клонилась все ниже.

— Давай, священник, — прошептал Барлоу.

Рот Каллагэна оказался прижатым к холодному горлу вампира, к тому месту, где пульсировала вена. Бесконечно долгое время он сдерживал дыхание, бешено мотая головой, размазывая хлещущую из вены кровь по лицу.

Наконец он стал пить.

Энн Нортон вылезла из своего автомобиля, не забрав ключи, и пошла через стоянку к освещенному вестибюлю больницы. Наверху сгустились тучи, накрапывал дождик. Она не смотрела вверх. Она шла прямо, глядя перед собой.

Теперь она очень отличалась от той женщины, которую увидел Бен Мейрс, когда Сьюзен впервые привела его к ним домой. Та женщина была среднего роста, одета в зеленое шерстяное платье, недорогое, но изящное. Та женщина была не слишком красива, но элегантна и приятна в общении; седеющие волосы она аккуратно завивала.

У той, кто сейчас подходила к больнице, на ногах были только тапочки; отсутствие чулок показывало вздутые вены (впрочем, не такие вздутые, как раньше; давление крови в них стало значительно ниже). На ней был изодранный желтый халат; волосы свалялись в безобразные космы. Лицо побледнело, и под глазами лежали глубокие черные тени.

Она же говорила Сьюзен, предупреждала ее насчет этого Мейрса и его дружков, предостерегала ее. Мэтт Берк тоже с ними. Он их сообщник. Они убили ее дочь. Он сказал ей об этом.

Она весь день лежала в постели, больная и сонная. Когда ее муж отвечал на дурацкие вопросы каких-то людей, во сне ей явился Он. Лицо его было прекрасным и благородным. Ястребиный нос, зачесанные назад волосы, пухлые, чувственные губы. И его глаза… красные и гипнотические. Когда он смотрит на тебя этими глазами, ты не можешь отвести взгляд… да и не хочешь.

Он рассказал ей, что она должна делать… и как ей потом оказаться снова рядом со своей дочерью, и с многими другими… и с ним. Кроме Сьюзен, ей больше всего хотелось быть рядом с ним, поскольку только Он мог дать ей то, что нужно.