Григорий Гончаров - Бункер 'BS-800'/ der Fluch des Reichs.

— Там половина немецких бутылей, что если они просекут? — спросил я.

— Это мы знаем, что они немецкие — на донышках выбиты буквы. Даже через самый хороший бинокль этого не разглядеть, на таком расстоянии. А сами бутылки — их разнообразие цветов и форм — мало ли сейчас в магазинах заграничного бухла? А этикеток нет — в воде, в речке охлаждали, вот они и отклеились. Со стороны всё должно выглядеть логично, и понятно. Перед штурмом они будут анализировать увиденное — будут кнацать наш расклад, и на его основе «запаривать чифир».

— Что будет, когда группа нагрянет в лагерь?

Аскет ответил лишь усмешкой, посчитав её достаточным объяснением.

— Меня волнует один вопрос, — вклинился в разговор Левинц, — Мы сейчас находимся в жилом помещении кругового заградительного сооружения. Что оно заграждало? И ещё. Когда я заходил в первый «ДОТ», то видел горку, довольно высокую — за могилой. «ДОТы» вкопаны и занесены землёй, и почти не возвышаются над поверхностью — то есть это не они. Что в центре этой круговой обороны?

— Там есть что-то, — уклончиво ответил Аскет, — Но с другой стороны, когда строят дом — вначале строят забор! Если забором является наше подземка — не полностью достроенная, — то получается и дом не начат?

— Нет, сто пудово там что-то есть! — не унимался Борис.

— Мы сходим туда, с Симаком, завтра. А пока — всем спать! Кроме меня, и Симака. В четыре утра вам с Беркутом нас менять! — Аскет кивнул на кобуру Левинца:

— Что за «кнут»?

— «Валёк» [51] «Walther РРК» .

— Тут нашёл?

— Да, в шкафу.

— «Парабеллум» или «P-38» лучше возьми, на хрен тебе этот «дристострел»? Из него разве что застрелиться можно — что и сделал Адольф, в своё время! — задумчиво промычал Чёрный, мыслями который был уже там — под этим холмом, что в центре оборонительной системы «ДОТов».

— Кстати, парабеллум переводиться как «готовься к войне»! — сказал Борис, вытягивая двумя пальцами папиросу из пачки.

— Названье, соответствующее нашему положению! — усмехнулся Сергей, подливавший себе в кружку до черноты крепкий, чай.

Мы ещё минут пятнадцать чаёвничали, разговаривая ни о чём. Затем, накинув ремень «Калаша» на плечо, я направился к своему посту — «ДОТу» номер три. Чёрный пошёл к первому каземату, звонко шлёпая подошвами по затопленным тоннелям. Китайский «ПМ» я променял на «готовься к войне», который предстояло почистить от консервирующего покрытия, смазать и снарядить. Сидя в тёмном, сыром каземате, поглядывая время от времени в прорезанное открытое окно амбразуры, я вслушивался в ночную тишину. Из туннелей, снизу, доносился редкий звук капавшей воды. Методичный, громкий, на фоне мёртвой тишины казематов, звук казался оглушительным. Не произвольно я задумался о мучениях, которые испытывали люди, подвергшиеся «капельной пытке». Иногда, где-то в туннеле, слышались всплески воды, будто рыба в ночной реке всплыла, чтоб хватануть воздуха. Из окошка, — через которое квадратным пятном на полу поступал слабый, мертвенно-жёлтый свет луны, — веяло холодом, и свежестью ночного леса. Прикрыв амбразуру в целях светомаскировки, я разжёг керосиновую лампу. Чистка оружия поглотила моё внимание к туннельной жизни, и время окончания моего дежурства подошло незаметно. Я услышал шаги, вдалеке, и вздрогнул. Поглощенный своими мыслями, за работой, я не заметил, как пролетело время. Самым страшным звуком, из тех, которые я мог бы сейчас услышать, для меня был выстрел. Звук шагов нисколько не напугал меня, а скорее удивил. Я посмотрел на часы, и понял — всё в порядке. Должно быть Наёмник идёт. Загасив лампу и открыв окно бойницы, я стал ждать его прихода, на случай, приготовив пистолет — выработка рефлекса, дело полезное! Звук неспешных шагов становился всё громче, затем в тамбуре, снизу, замигал свет его фонаря. Через какое-то время свет стал ярче, затем появился сам идущий. Войдя в тамбур, он посветил ярким фонарём снизу вверх, на меня:

— Пора меняться! Я пойду поднимать сменщиков, а ты посиди пока, на случай, тут! — сказал человек, бесцветным голосом Аскета.

— Ты в глаза только не свети! — попросил я, и тот сразу опустил луч фонаря на мокрый, бетонный пол.

Мне стало стыдно — ведь я, прикрыв амбразуру, попросту «забил» на своё дежурство. А вот Аскет, судя по его усталым шагам и голосу, вслушивался в тишину, собранный и сжатый — как сжатая боевая пружина, готовая в любой момент распрямиться. Через минут пятнадцать меня поменял Борис, Серёга сменил Чёрного и отправился дежурить на «первый пост». По-хозяйски поставив «Сайгу» в угол помещения, Левинц, при свете своего фонаря, зажёг ещё не остывшую керосиновую лампу, обыденным движением руки достал из кармана немецкого кителя бутылку шнапса. Лицо у Левинца было слегка опухшим после сна, настроения разговаривать у него не было, и он всё делал молча. Удобно разместившись на двух ящиках, поставленных рядом друг с другом, он откупорил бутыль, достав из другого кармана стакан, и слегка наполнив его, он — так же без слов — проглотил жидкость. Затем закурил, положив пачку с папиросами и зажигалкой перед собой. Запахло маслянистым дымом марихуаны. Борис, думавший о чём-то своём, спохватившись, затушил папиросу об доску ящика, на котором сидел, убрал окурок в пачку, достал другую папиросу — уже нормальную, с табаком, и вновь закурил, загадочно подмигнув мне своим опухшим «пельменем». Я, выдернув из-под его задницы тряпку, повесил её на выступающие уголки металлического швеллера, как штору.

— Симак, иди уже спать, я тут сам разберусь! — недовольно прохрипел Левинц.

У меня появилось чувство, что я гость в чужом доме, и это ставшее за прошедшие часы родным помещение — больше не моё. Чувство, будто бы я сел в салон проданной только что машины, чтоб забрать свои вещи; и почувствовал тепло этой машины, знакомые до мелких деталей части салона, запах этой машины, бугорок на сидении — к которому привык, и который давно не вызывает дискомфорта. Странное чувство испытываешь в этот момент: с одной стороны, подобие радости — ведь тебе предстоит покупать новую, не ломающуюся, удобную, мощную и красивую машину. А с другой ты чувствуешь, что частица твоей души остается здесь, в этой, твоей машине, — остаётся новому владельцу. Это странное чувство — смесь радости, ревности, тоски и грусти, и пустоты. Я хлопнул себя по щеке — Борис удивлённо посмотрел на меня, будто бы только что увидел материализовавшегося призрака; накинув на плечо «Ксюшку», включив свой налобный фонарь я, без напутственных слов и бесплодных нравоучений, направился в «располагу». Дойдя до спального помещения, в котором было довольно тепло и слегка пахло носками, я бухнулся в свободную кровать. Решил спать не раздеваясь. Посмотрев на соседнюю кровать, прикрывая свет фонарика ладонью, увидел, что Аскет тоже спит в одежде. Автомат я поставил у изголовья кровати — что бы в случае чего, успеть схватить своё грозное оружие. Девушки спали за шторой, которая ограждала половину мальчиков, от территории девочек. Что ж, это правильно. Так им будет лучше, а нам… а нам всё равно — мы и под открытым небом уснём! Несколько раз глубоко вдохнул, и медленно, расслабленно выдохнул — такой способ не раз помогал мне уснуть, его мне посоветовал когда-то Виктор Викторов — человек, во многом сделавший мою жизнь проще. Я закрыл глаза. Да, здесь, в этом склепе, чувствуешь себя чужим, словно в гостинице, или даже в кровати у любовницы, муж которой может прийти в любой момент. Что ж, первая ночь здесь. Тут умер человек — Штефан Ланге, и много лет его тело плавало от двери к двери в одной из потерн подземки. Если бы об этом знали девушки — то не в жизнь бы не уснули — да они вообще бы отказались спускаться сюда. Хотя, Алёна вроде крепкая девочка — такие коня на скаку и в горящую избу… «У-у-у-у» — раздалось протяжное, заунывное гудение, от которого мороз прошёл по коже. «Это ещё что?» — подумал я. Гудение повторилось, и я понял — это система вентиляции, и она, несомненно, работает — ведь дым из печи куда-то уходит, да и после того, как в помещении покурил Борис, через пятнадцать минут снова пахло плесенью и грибком. Словно невидимая искорка жизни в огромном, вросшем в землю, космическом корабле, упавшем на землю много тысяч лет назад. Показалось, что что-то промелькнуло в пролёте между кроватями, будто бы тень… нет, невозможно — в абсолютной темноте не может быть тени! Появилось чувство чужого взгляда, неприятным холодком пронзающее тело. Прикрывая ладонью, включил фонарь, огляделся — никого, лишь тихие посапывания Аскета. Дверь в коридор закрыта. Если её открыть — то будет шум, не услышать который я бы не смог. Нет, я просто устал. Нужно дать мозгу отдых, после насыщенного событиями дня. Мой мозг не привык к постоянно меняющимся декорациям вокруг меня — он просто не успевает подстраиваться под динамически меняющуюся обстановку. Нужно уснуть, обязательно — ведь завтра может просто не быть такой возможности. Перед глазами появился, словно на не качественном, размазанном фотоснимке, Ланге. Появился, и тут же исчез, провалился во мглу небытия. Ладно, теперь, должно быть, его душа спокойна. Набрав воздух в лёгкие, я медленно выдохнул, затем снова вдохнул сырой воздух полной грудью, и снова медленно выдохнул. По телу прошла волна слабости, мышцы расслабились и налились приятной тяжестью. Снова вдох, затем медленный выдох — и вот уже сознание медленно перешло в «сонный режим», оставляя контроль над телом подсознанию. Я уснул.