Клайв Баркер - Проклятая игра [litres]

– Пожалуйста… – воззвал он. – Не оставляй меня…

– Я хочу, чтобы ты закончил свою историю.

– Хорошо, сынок.

– Всё, ты меня понимаешь. Всё.

– А что тут еще рассказывать? – сказал Уайтхед. – Я разбогател. Вышел на один из самых быстрорастущих послевоенных рынков – фармацевтический. Через полдесятилетия я уже был наравне с мировыми лидерами. – Он улыбнулся украдкой. – Более того, в том, как я сколотил состояние, почти не было ничего противозаконного. В отличие от многих, я играл по правилам.

– А Мамулян? Он тебе помогал?

– Он научил меня не мучиться моральными вопросами.

– А что он хотел взамен?

Уайтхед прищурился.

– Ты ведь не так глуп, правда? – спросил он тоном ценителя. – Ты умудряешься добраться до самого центра боли, когда тебе это удобно.

– Это очевидный вопрос. Ты заключил с ним сделку.

– Нет! – прервал его Уайтхед с окаменевшим лицом. – Я не заключал никакой сделки, во всяком случае, не в том смысле, как ты думаешь. Возможно, это было джентльменское соглашение, но его срок давно прошел. Он получил от меня все, что мог.

– И что это было?

– Он жил через меня, – ответил Уайтхед.

– Объясни, – сказал Марти, – я не понимаю.

– Он хотел жить, как любой другой человек. У него были аппетиты. И он удовлетворил их через меня. Не спрашивай, как. Я сам не понимаю. Но иногда я чувствовал его присутствие – будто он смотрел моими глазами…

– И ты ему позволил?

– Сначала я даже не понимал, что он делает: у меня были другие дела. Казалось, я становлюсь богаче с каждым часом. У меня были дома, земля, искусство, женщины. Легко забыть, что он всегда здесь, наблюдает и живет через посредника.

Потом, в 1959 году, я женился на Эванджелине. У нас была свадьба, которая посрамила бы королевскую семью: об этом писали в газетах отсюда до Гонконга. Богатство и Влияние сочетаются браком с Умом и Красотой: идеальная пара. Это увенчало мое счастье, действительно увенчало.

– Ты был влюблен.

– Невозможно было не любить Эванджелину. Я думаю… – В его голосе прозвучало удивление. – Я думаю, что она даже любила меня.

– Что она думала о Мамуляне?

– Вот в чем загвоздка, – сказал он. – Она возненавидела его с самого начала. Сказала, что он слишком пуританин, его присутствие заставляет ее постоянно чувствовать себя виноватой. И она была права. Он ненавидел все телесное, функции тела вызывали у него отвращение. Но он не мог освободиться ни от него, ни от его аппетитов. Это было для него мучением. Со временем ненависть к себе усилилась.

– Из-за нее?

– Не знаю. Возможно. Теперь я думаю, что он, вероятно, хотел ее, как хотел красавиц в прошлом. И конечно, она презирала его с самого начала. Как только она стала хозяйкой дома, война нервов усилилась. В конце концов она велела мне избавиться от него. Это было сразу после рождения Карис. Сказала, что ей не нравится, как он держит ребенка, – а ему, похоже, это пришлось по душе. Она просто не хотела, чтобы он был в доме. Я знал его уже два десятка лет – он жил в моем доме, разделял мою жизнь, – и я понял, что ничего о нем не знаю. Он все еще был тем самым мифическим картежником, которого я встретил в Варшаве.

– А ты его когда-нибудь спрашивал?

– Спрашивал о чем?

– Кто он такой? Откуда взялся? Как обрел свои способности?

– О да, я спрашивал. В каждом случае ответ немного отличался от предыдущего.

– Значит, он лгал?

– И весьма нагло. По-моему, это был своего рода трюк: его представление о салонной шутке – никогда не быть дважды одним и тем же человеком. Будто его вообще не существовало. Будто человек по имени Мамулян был некоей конструкцией, скрывающей что-то совершенно иное.

– Что?

Уайтхед пожал плечами.

– Не знаю. Эванджелина часто говорила: он пустой. Вот что она находила в нем отвратительным. Ее огорчало не присутствие в доме, а отсутствие, его ничтожество. И я начал думать, что, может, мне лучше избавиться от него, ради Эванджелины. Все уроки, которые он должен мне преподать, я усвоил, и больше он был мне не нужен.

Кроме того, он позорил нас в обществе. Боже, когда я думаю об этом, удивляюсь – я действительно удивляюсь, – как мы позволили ему править нами так долго. Он сидел за обеденным столом, и можно было почувствовать чары депрессии, которые он накладывал на гостей. И чем старше он становился, тем чаще говорил о тщете бытия.

Не то чтобы он заметно постарел. Сейчас он не выглядит даже на год старше, чем когда я с ним познакомился.

– Никаких изменений вообще?

– Не в физическом смысле. Но кое-что изменилось – теперь от него исходят пораженческие флюиды.

– Он не казался мне побежденным.

– Видел бы ты его в расцвете сил. Тогда он был ужасен, поверь. Люди замолкали, когда он переступал порог: казалось, он выпивал веселье из каждого, убивал на месте. Дошло до того, что Эванджелина не могла находиться с ним в одной комнате. У нее началась паранойя по поводу того, что он замышляет убить ее и ребенка. Она заставляла кого-нибудь сидеть с Карис каждый вечер, чтобы убедиться, что он не прикасается к ней. Если подумать, именно Эванджелина уговорила меня купить собак. Она знала, что он питает к ним отвращение.

– Но вы не сделали, как она просила? Я имею в виду, вы его не вышвырнули.

– О, я знал, что рано или поздно мне придется действовать, просто не хватало на это смелости. А потом он стал понемногу на меня давить, чтобы доказать, что я все еще нуждаюсь в нем. Это была тактическая ошибка. Ценность новизны домашнего пуританина сильно ослабела. Я ему так и сказал. Сказал, что он должен изменить свое поведение или уйти. Он, конечно, отказался. Я знал, что так и будет. Все, что мне требовалось, – предлог, чтобы разорвать нашу связь, и он дал мне его на блюдечке. Оглядываясь назад, я понимаю, что он чертовски хорошо знал, что я делаю. Как бы то ни было, в итоге я вышвырнул его вон. Ну, не я лично. Той все сделал.

– Той работал на вас лично?

– О да. Опять же, это была идея Эванджелины: она всегда защищала меня и предложила нанять телохранителя. Я выбрал Тоя. Он был боксером и очень честным малым в придачу. Мамулян не производил на него впечатления. Он никогда не испытывал ни малейших угрызений совести, высказывая свое мнение. Поэтому, когда я велел ему избавиться от этого человека, он так и сделал. Однажды я пришел домой, а картежника уже не было.

В тот день я дышал спокойно. Будто носил камень на шее и не знал об этом. Внезапно все исчезло: от легкости у меня закружилась голова.

Все опасения относительно последствий оказались беспочвенными. Мое состояние не испарилось. Без него я был так же успешен, как и раньше. Вероятно, даже больше. Я обрел новую уверенность.

– И больше вы его не видели?

– О нет, я его видел. Он возвращался в дом дважды, и каждый раз без предупреждения. Похоже, дела у него шли не очень хорошо. Не знаю, что произошло, но он каким-то образом утратил магическое прикосновение. В первый раз он вернулся таким немощным, что я едва узнал его: выглядел больным, от него воняло. Увидев его на улице, ты перешел бы дорогу, чтобы избежать встречи. Я едва мог поверить в преображение. Он не хотел даже войти в дом – не то чтобы я ему не позволил, – все, что ему требовалось, это деньги, которые я ему дал, а потом он ушел.