Даниил Свиридов - Илларион

Писатель недоуменно улыбнулся и развел руками. Сибилла многозначительно прокомментировала, что тот скоро поймет все сам. Там, куда они отправляются, платье будет ей только мешать.

Цифры на приборной панели показывали 1:21. По дорожным знакам, пестревшим французскими словами, Айзек определил, что границу они все-таки пересекли. Куда и зачем они ехали, писатель уточнять не торопился. Дух авантюризма нес его далеко впереди рациональности, настаивавшей на твердом расчете и оценке рисков. В тот вечер Айзек не заглядывал в будущее дальше, чем на пять секунд. Экстренная нужда в прояснении планов Сибиллы возникла, когда девушка завела Айзека на веранду небольшого жилого дома, спрятанного в уединении посреди хвойного леса. Кромешная тьма – территория дома никак не освещалась, а плотная посадка деревьев еще более сгущала мрак. Ближайшим источником света были фонари на трассе в километре от дома. Ведьма накинула поверх кепки капюшон, достала из сумки два фонарика и маленькое непонятное устройство с рукояткой и крючком. Как оказалось, миссия этого приспособления заключалась в том, чтобы вскрыть замок на двери, не оставляя никаких следов.

– Погоди, это что? Жилой дом? Здесь кто-то есть? – Указательный палец Айзека впился в пепельницу на тумбе рядом со скамейкой, единственными предметами на веранде. Торчащие оттуда сигаретные окурки, превращавшие пепельницу в ежика из бычков, моментально рождали предположения о том, кто были жители дома. Хотя главным в этой фантазии все же оставалось само наличие хозяев, поскольку именно эта деталь украшала приключение опасностью.

– Да, и мой тебе совет – говори потише, а то разбудишь их. – Сибилла, колдовавшая над дверным замком и щелкавшая прибором, на мгновение повернула голову к Айзеку и одарила его укоризненным взглядом. Затем вернулась к своему делу с таким холодным равнодушием, что можно было смело решить, будто она занималась этим ремеслом на постоянной основе.

Пара секунд – Айзек не успел оглядеться по сторонам – и дверь сдалась. С предательским металлическим стоном она открылась перед злоумышленниками и позволила им незвано войти в чужие угодья. Сибилла кинула спутнику фонарик и зажгла свой. Светодиодный луч пронзил темноту и породил множество зловещих теней, отброшенных предметами интерьера. Убирались здесь редко – вещи раскиданы где попало, пизанская башня из немытой посуды в раковине, залежи журналов и пожелтевших газет на потертых диванных подушках, пульт от телевизора валяется на ковре, пустые пивные бутылки на столе, грязное пятно на стене, на полу осколки. Кто бы здесь ни жил, чистоплотность явно не была его сильной чертой. Вместе с бардаком, какой Айзек видел раньше только в студенческих общагах, свет фонаря пробивался через жуткую завесу пыли, висевшей в воздухе словно туман. Сперва он хотел спросить у Сибиллы, нет ли среди ее комплекта начинающего вора еще и респиратора, но, приметив, как сосредоточенно она рыщет по первому этажу, решил, что переживет без него.

– Эй, Сиби! – тихонько окликнул он ее, боясь нарушить гробовую тишину – единственный гарант того, что воришек не обнаружат. Девушка не обратила на призыв никакого внимания и, не оборачиваясь, продолжала искать что-то. Она запустила руку глубоко в щель между шкафом и стеной и водила ей снизу доверху, пытаясь что-то нащупать. – Сиби! Что мы ищем?

Сибилла резко вытащила руку из-за громоздкого шкафа и, не углядев вазу с увядшими цветами позади, шарахнула по ней локтем со всей силы. От удара ваза уцелела, но слетела с места с такой скоростью, будто по ней треснули бейсбольной битой, надеясь выбить хоум-ран. Встретившись с журнальным столиком, ваза разлетелась на мелкие кусочки, а кроме того посбивала бутылки, кеглями покатившиеся со стола на пол. Шум стоял такой, что коматозника поднял бы с койки. Только законченный идиот не понял бы, что самое время делать ноги. Скорейшее отступление было первым, что пришло в голову Айзеку после того, как он мысленно обматерил сообщницу, использовав все богатство своего лексикона. На лбу выступил пот, Айзек обомлел, с ужасом уставившись на безалаберную подельницу. Не передать, сколько всего успел он себе нафантазировать, пока Сибилла не захохотала во весь голос. Долго соображать не пришлось. Очевидность ее коварной шутки победила страх. Айзек, сжавшийся было в ожидании беды, распрямил плечи и облегченно вздохнул.

– Ты прекрасно знала, что здесь никого не будет, – обвинительно заключил он, вернув себе самообладание. – Говори уже, что мы здесь ищем?

– Мы ищем картину. Один старпер отказался мне ее продавать, а я привыкла получать то, чего хочу.

– Ты уверена, что она здесь?

– Да. Так же, как уверена, что дома, кроме нас, никого нет.

– М-да… – протянул Айзек. Он включил фонарик и присоединился к поискам. – Наводку поточнее тебе не дали? Среди этого бардака хрен что найдешь. – Перешагнув через опрокинутые бутылки и осколки вазы, Айзек прошел к лестнице. – Я погляжу в подвале.

– Угу, – отвлеченно пробубнила Сибилла.

– Ты ведь оставишь ему деньги за картину? – крикнул писатель уже снизу.

– Ну уж нет! Я предлагала сумму, в сто раз превосходящую реальную стоимость! Пускай подавится своей жадностью! – откликнулась Сибилла откуда-то из кухни.

Между тем, стоило Айзеку спуститься всего на метр в подвал, как бетонные стены заметно приглушили ее речь. Девушка пустилась в какое-то длинное гневное повествование о безуспешных переговорах со стариком, но писателю не удалось расслышать рассказ от начала до конца. Подвальное помещение оказалось самым маленьким в доме, меньше него была разве что кладовка, в которую хозяева прятали пылесос, швабру и прочие принадлежности для уборки, которыми здесь явно пользовались нечасто.

Ступая по обрывкам газет и бумаги, которыми был устелен пол, словно в сценах из шпионского фильма, Айзек дошел до середины комнаты. В отличие от Сибиллы он пытался как можно уважительней относиться к искусному беспорядку владельца и ничего не трогал без надобности. В подвале же остаться безучастным стало сложно: неугомонное любопытство возбуждало все, что здесь находилось, – на бельевых веревках, протянутых под потолком, висели сотни фотографий. Какие-то из них были черно-белые, на твердой бумаге. Другие переливались цветами современной печати. Третьи выглядели потрепанными, а изображения на них – размытыми, нечеткими, будто их сделали не меньше полувека назад. Старые газетные вырезки обветшали и, казалось, стоило на них дунуть, как они отправятся в макулатурный рай. В то же время их молодые соседи чувствовали себя вполне уверенно и готовы были задержаться здесь подольше. Пришпиленные булавками к стене статьи, как и фотографии, сопровождались каракулями на каком-то языке. Паутина из красной капроновой нити овевала полчища элементов на стене и была призвана вносить какую-то логику в путаницу из обрывков информации, но Айзеку она помочь не сумела, наоборот, только усилила неразбериху.