Фрэнсис Вилсон - Замок

Тогда Магда оглядела себя и обнаружила, что она все еще в синей фланелевой ночной рубашке до пола, завязанной на шее и запястьях. Ее маленькие груди бесстыдно стояли торчком под мягкой теплой тканью. Она быстро прикрыла их руками.

Магда представляла собой загадку для окружающих. Несмотря на мягкие, нежные черты лица, бархатистую гладкую кожу и огромные карие глаза, в тридцать один год она все еще не была замужем. Магда — книжный червь, преданная дочь, сиделка. Магда — синий чулок. И однако многие более молодые замужние женщины могли позавидовать красоте и упругости ее груди, свежей, нетронутой. И Магде не хотелось, чтобы когда-нибудь это изменилось.

Голос отца вернул ее к действительности.

— Магда! Что ты там делаешь?

Посмотрев на наполовину собранный чемодан на кровати, она не задумываясь ответила:

— Собираю в дорогу теплые вещи, папа.

Возникла короткая пауза, затем отец произнес:

— Подойди ко мне, пока я не перебудил своим криком весь дом.

Не зажигая света, Магда подошла к кровати отца, от которой ее отделяло всего несколько шагов. Они занимали трехкомнатную квартиру на первом этаже большого дома — две спальни бок о бок, крошечная кухня с угольным очагом и небольшая прихожая, служившая одновременно гостиной, фойе, столовой и кабинетом. Магда до сих пор сильно скучала по старому дому, из которого они вынуждены были переехать полгода назад, забрав лишь часть вещей, — остальные, не влезавшие в новую квартиру, пришлось продать. Домашний талисман они прикрепили к дверному косяку изнутри, а не снаружи. В нынешние времена так было лучше. А с внешней стороны двери один цыган — друг отца — вырезал маленький символ, обозначающий друга.

Справа на тумбочке горел ночник, слева стояла деревянная инвалидная коляска. Отец лежал на белых простынях и напоминал засохший цветок между страницами книги. Он поднял скрюченную руку в неизменной хлопковой перчатке и сморщился — даже такой простой жест причинял ему боль. Магда схватила его за руку и, присев на краешек кровати, стала массировать осторожными движениями. Больно было смотреть, как угасает в нем жизнь.

— Что за вещи ты собираешь? — спросил отец, глядя на нее блестящими близорукими глазами. Очки лежали на тумбочке, а без них он почти ничего не видел. — Ты мне не говорила, что уезжаешь.

— Но ведь мы едем вместе, — ответила она, улыбаясь.

— Куда?

И тут Магда почувствовала, что улыбка медленно сползает с ее лица, уступая место недоумению. Действительно, куда?

Только сейчас она поняла, что не имеет об этом ни малейшего представления, лишь в голове вертелись смутные образы заснеженных вершин и слышалось завывание холодного ветра.

— В Альпы, папа.

Губы отца раздвинулись в грустной улыбке, натянувшей пергаментную кожу лица, которая, казалось, вот-вот лопнет.

— Должно быть, тебе все это приснилось, девочка. Никуда мы не едем. Во всяком случае, я уж точно никуда не поеду. Никогда. Это сон, красивый сон, и ничего больше. Забудь об этом и поспи еще немного.

Магда нахмурилась, услышав в голосе отца безнадежные нотки. Всю жизнь он был бойцом, но болезнь источила его силы, не только физические, но и моральные. Однако сейчас не время для споров. Она погладила его руку и потянулась к выключателю.

— Пожалуй, ты прав. Это сон.

Поцеловав отца в лоб, девушка выключила свет и вернулась к себе. Посмотрела на чемодан, который все еще лежал на кровати. Ну конечно же, ей просто приснилось, что они едут куда-то. Другого объяснения нет. Любая поездка сейчас начисто исключалась.

Однако странное чувство не покидало ее: непоколебимая уверенность в том, что они поедут куда-то на север, и скоро… Такой уверенности сны не дают. Эта мысль вызвала другое, странное, неприятное ощущение, будто чьи-то ледяные пальцы коснулись ее.

Магда никак не могла избавиться от этого чувства, поэтому захлопнула чемодан, не запирая замков, и засунула его под кровать. Теплые вещи остались в чемодане. Ведь в это время года в Альпах еще холодно…

Замок

Среда, 23 апреля

06 ч 22 мин

Спустя некоторое время Ворманн улучил момент выпить с сержантом Остером чашечку кофе. Рядового Грюнштадта к этому моменту отвели в отдельную комнату и оставили одного. Двое приятелей раздели, вымыли его, поскольку перед тем, как впасть в состояние прострации, Грюнштадт обделался, и уложили в постель.

— По моему разумению, — рассуждал Остер, — дело было так: когда рухнула стена, огромный каменный блок упал ему на спину и оторвал голову.

Сержант пытался говорить спокойно и рассудительно, но Ворманн видел, что он так же растерян и напуган, как и все остальные.

— Неплохая версия, особенно при отсутствии медицинской экспертизы, но она тем не менее не объясняет, что они вообще там делали и почему Грюнштадт в таком состоянии.

— Шок.

Ворманн задумчиво покачал головой:

— Этот человек участвовал в сражениях и видал вещи похуже. Вряд ли его состояние вызвано только шоком. Здесь что-то другое…

У Ворманна были свои соображения на этот счет. Каменная плита с выгнутым крестом из золота и серебра, ремень, привязанный к ноге Лютца, лаз в стене — все указывало на то, что Лютц залезал внутрь, надеясь найти драгоценности. Но там была всего лишь маленькая пустая темная келья, что-то вроде крошечной тюремной камеры или потайной комнаты, где можно спрятаться. Ворманн вообще не мог понять, каково назначение этого помещения.

— Должно быть, вытащив нижний блок, — продолжал свои рассуждения Остер, — они спровоцировали обвал.

— Сомневаюсь, — пробурчал Ворманн, продолжая прихлебывать кофе в надежде немного согреться и взбодриться. — Что касается пола, может, так оно и было, а вот стены…

Он вспомнил разбросанные по коридору обломки камней. Казалось, стена взорвалась изнутри, и найти этому объяснение Ворманн просто не мог. Он поставил чашку. Ладно, с объяснениями придется повременить.

— Пошли. У нас еще много дел.

Капитан направился к себе, а Остер стал связываться по радио с Плоешти — дважды в день они выходили на связь с гарнизоном. Сержанту было приказано доложить о происшедшем как о несчастном случае.

Ворманн подошел к окну и посмотрел вниз. Небо посветлело, но во дворе все еще царила темнота. И тут Ворманн почувствовал, что замок изменился. Наполнился каким-то тревожным напряжением. Еще вчера он был просто старым каменным строением, но сейчас появилось нечто иное… Тени казались темнее и глубже, и чудилось в этом что-то зловещее.

Ворманн приписал столь мрачное восприятие окружающей действительности предрассветной мгле и шоку, вызванному смертью, однако, когда солнце наконец взошло и согрело стены замка, Ворманн отчетливо ощутил, что солнечный свет не сможет одолеть проснувшееся зло, а лишь на время загонит его под землю.