Август Дерлет - Маска Ктулху

— Но, быть может, все это утомляет вас, Хаддон. Я не скажу более ни слова, ибо времени становится все меньше, уже близок вечер, а следом за ним — и ночь. Я прошу вас нисколько не сомневаться касательно выполнения того, что я кратко пометил вот в этой записке. Я поручаю вам исполнить все безоговорочно. Если все будет так, как я этого опасаюсь, то даже эти меры не принесут никакой пользы; если же нет, то я дам вам о себе знать в свое время.

С такими словами он взял пакет с книгами, передал его мне в руки и проводил до дверей, куда я позволил себя довести без малейшего протеста — настолько ошеломлен я был и в немалой степени обескуражен его действиями и самой насыщенной злом атмосферой таящегося в древнем особняке ужаса.

На пороге он чуть-чуть задержался и легко коснулся моей руки: — До свиданья, Хаддон, — произнес он с дружелюбной настойчивостью.

И я оказался на ступеньках крыльца, ослепленный сиянием заходящего солнца, настолько яркого, что я невольно прикрыл глаза и стоял так, пока не смог привыкнуть к его свету, а какая-то припозднившаяся пташка задорно чирикала, сидя на ограде через дорогу, и ее пение приятно отзывалось у меня в ушах, словно оттеняя неправдоподобие того темного страха и стародавнего кошмара, которые остались за дверями.

И вот я подхожу к той части моего повествования, в которую пускаюсь с большой неохотой, не только вследствие невероятности того, о чем должен написать, но и потому, что в лучшем случае, это окажется туманным и неуверенным отчетом, полным ни на чем не основанных предположений; хоть и замечательным, но несвязным свидетельством существования раздираемого ужасом зла за пределами времени, зла, древность которого исчисляется многими зонами; существования перворожденных тварей, рыскающих сразу за бледной вуалью той жизни, что нам известна, — ужасного, одушевленного, пережившего самое себя существования в потаенных местах Земли.

Не могу сказать, насколько много узнал Туттл из тех дьявольских книг, которые оставил на мое попечение для передачи в запертые шкафы библиотеки Мискатоникского Университета. Определенно лишь то, что он догадывался о многом, чего не знал, пока не стало слишком поздно; о чем-то другом он собирал намеки, хотя сомнительно, что он в полной мере осознавал величину той задачи, за которую столь бездумно взялся, когда решил узнать, почему Амос Туттл завещал намеренно уничтожить свой дом и книги.

После моего возвращения на древние мостовые Аркхэма одни события следовали за другими с нежелательной быстротой. Я оставил пакет с книгами Туттла у доктора Лланфера в библиотеке и сразу направился к дому судьи Уилтона; мне повезло, и я застал его. Он как раз садился за ужин и пригласил меня присоединиться, что я и сделал, хотя аппетита у меня не было ни к чему, — вся еда вообще казалась отвратительной.

К этому времени все страхи и неощутимые сомнений" прошедшего дня стали тесниться у меня в голове, и Уилтон безошибочно определил, что я нахожусь под необычайным нервным напряжением.

— Странная штука произошла со склепом Туттлов, не правда ли? — проницательно осведомился он, догадавшись о причине моего пребывания в Аркхэме.

— Да, но не более странная, чем то обстоятельство, что тело Амоса Туттла находится в саду его дома, — ответил я.

— В самом деле, — сказал судья без видимой заинтересованности, и его спокойствие помогло мне самому восстановить некоторую долю самоуспокоенности. — Осмелюсь сказать, вы сами только что оттуда и, следовательно, знаете, о чем говорите.

После этого я как можно более кратко поведал ему все, что описал здесь, опустив лишь несколько уж самых невообразимых подробностей, но ни в малой степени не преуспев в развеивании всех его сомнений, хотя судья и был слишком тонким джентльменом для того, чтобы дать мне почувствовать это. Когда я завершил свой рассказ, он некоторое время сидел, погрузившись в глубокомысленное молчание, лишь раз или два взглянув на часы: это подсказало мне, что уже гораздо больше семи. Наконец, он прервал ход своих размышлений и предложил мне позвонить в Льюистон-Хауз и попросить, чтобы все звонки на мое имя переадресовывались на дом судьи Уилтона. Я незамедлительно сделал так, как он предложил, несколько приободрившись оттого, что он склонен воспринимать проблему достаточно серьезно и готов посвятить ей целый вечер.

— Что касается мифологии, — сказал он, как только я вернулся в комнату, — то ею, на самом деле, можно пренебречь как порождением безумного воображения этого араба, Абдула Аль-Хазреда. Я вполне обдуманно говорю "можно пренебречь", но в свете того, что произошло в Иннсмуте, мне бы не хотелось последовательно отстаивать эту точку зрения. Тем не менее, мы сейчас не на совещании суда. Наша немедленная забота — благополучие самого Пола Туттла; я предлагаю сейчас же ознакомиться с инструкциями, которые он вам оставил.

Я тотчас извлек конверт и распечатал его. Внутри лежал один-единственный листок бумаги, на котором были следующие загадочные и зловещие строки:

"Я заминировал дом и участок. Идите немедленно и без задержки к воротам выгона на западе от дома, где в кустарнике справа от дороги, если идти из Аркхэма, я спрятал детонатор. Дядя Амос был прав — это нужно было сделать в самом начале. Если вы меня подведете, Хаддон, то перед лицом Господа подвергнете всю страну такому бедствию, какого еще не знал человек и какого никогда не узнает — если только выживет!"

Какое-то предчувствие истинности грядущего катаклизма, должно быть, начало все-таки проникать в мой ум, когда судья Уилтон откинулся на спинку кресла, вопросительно взглянул на меня, и осведомился:

— Ну и что вы собираетесь сделать?

Я без колебаний ответил: — Выполнить все до последней буквы!

Какое-то мгновение он лишь рассматривал меня и ничего не говорил, а потом, судя по всему, смирился с неизбежным, вздохнул и сурово вымолвил:

— Ну что ж, мы будем ждать десяти часов вместе.

Последнее действие неописуемого кошмара, сгустившегося в доме Туттла, началось незадолго до десяти часов, в самом начале явившись нам настолько обезоруживающим образом, что весь ужас впоследствии оказался вдвойне глубоким и потрясающим. Без пяти минут десять раздался звонок телефона. Судья Уилтон сразу же снял трубку, и даже с того места, где я сидел, была слышна агония в голосе Пола Туттла, выкликавшего мое имя.

Я взял трубку из рук судьи.

— Это Хаддон, — сказал я с хладнокровием, которого вовсе не ощущал. — Что такое, Пол?

— Сделайте это сейчас же! — кричал он. — О Боже, Хаддон — немедленно — пока… не поздно. О Боже — пристанище! Пристанище!.. Вы знаете это место — ворота на выгон… Боже, скорей же!..