Клайв Баркер - ВОССТАВШИЙ ИЗ АДА

Посетители входили и выходили; заглядывали сюда молодые турки из какой-то адвокатской конторы, видимо находившейся поблизости, и обсуждали свои дела и планы; собирались компании заядлых выпивох, отличавшихся от окончательно падших алкоголиков разве что относительно аккуратными костюмами; сидели за отдельными столиками люди, предпочитающие одиночество, и просто пили. Входя, она ловила на себе многие восхищенные взгляды, но исходили они в основном от турок.

Просидев однажды в баре целый час (народ немного рассосался, служащие разошлись после перерыва по своим конторам), она вдруг заметила, как кто-то ловит ее отражение в зеркале над баром. Минут десять он не сводил с нее глаз. Она продолжала потихоньку тянуть свой коктейль, пытаясь не показывать охватившего ее волнения. И потом вдруг без всякого предупреждения или знака с ее стороны он встал и направился к ее столику.

– Не скучно пить в одиночестве? – спросил он.

Ей захотелось бежать. Сердце заколотилось так сильно, что, казалось, сейчас он услышит его стук. Но нет. Он просто спросил, не желает ли она выпить еще; она согласилась. Явно довольный тем, что его не отвергали с ходу, он направился к бару, заказал два двойных виски и вернулся к ней. Лицо круглое, румяное, цветущее, темно-синий костюм на размер меньше, чем полагалось бы. Только глаза выдавали какое-то внутреннее беспокойство, задерживались на ее лице лишь на миг и тут же стреляли в сторону, как испуганные рыбки.

Беседа не должна быть слишком серьезной, это она для себя уже решила. Ей ни к чему знать про него слишком много. Ну разве что имя, если необходимо. Его профессия, материальное положение – только в случае, если ан сам об этом заговорит. Все это неважно, главное – его тело…

Впрочем, до особых откровений не дошло, зря она опасалась. Встречались в ее жизни и куда более болтливые типы. Изредка он улыбался суетливой нервной улыбкой, обнажая слишком ровные, чтобы быть настоящими, зубы, и предлагал выпить еще. Наконец она ответила «нет», желая покончить с делом как можно быстрей, и спросила, не хочет ли он заглянуть к ней на чашечку кофе. Он тут же согласился.

– Дом всего в нескольких минутах езды, – сказала она, и они направились к машине. Крутя баранку, она про себя удивлялась, до чего легко оказалось подцепить этот пыхтящий рядом с ней на сиденье кусок мяса. Возможно, этот человек с невыразительным взглядом и вставными зубами по самой натуре своей предназначен быть жертвой, обречен самой судьбой совершить это путешествие. Да, наверное, так оно и есть. И еще: она ни капельки не боялась, все было так просто и предсказуемо…

Не успела она повернуть ключ в двери и переступить через порог, как ей показалось, что с кухни донесся какой-то шум. Неужели это Рори вернулся домой раньше времени? Может, заболел? Она окликнула его. Ответа не последовало. В доме никого не было. Почти никого.

Едва переступив порог, она начала тщательно обдумывать план действий. Прежде всего надо затворить за собой дверь. Мужчина в синем костюме пристально разглядывал свои наманикюренные ногти, явно ожидая подсказки.

– Иногда бывает так одиноко, – заметила она и прошла мимо него, слегка задев бедром. Этот маневр был придуман в постели, прошлой ночью.

Вместо ответа он лишь кивнул, на лице сохранялось смешанное выражение недоверия и настороженности. Очевидно он просто не верил привалившему ему счастью.

– Хотите еще выпить? – спросила она. – Или сразу отправимся наверх?

Он снова кивнул.

– Похоже, а уже достаточно выпил.

– Тогда наверх. Он нерешительно подался в ее сторону, возможно, намереваясь поцеловать. Но ей не хотелось никаких ласк или ухаживаний. Увернувшись от прикосновения, она направилась к лестнице.

– Сюда, за мной, – пригласила она. Он послушно последовал за ней. На верхней ступеньке она обернулась и заметила, как он стирает пот с подбородка платком. Подождав, пока он поравняется с ней, повела его по коридору к двери в «сырую» комнату. Дверь была распахнута настежь.

– Входите, – сказала она. Он повиновался. Ему понадобилось несколько секунд, прежде чем глаза привыкли к царившей в комнате темноте, и еще несколько секунд, прежде чем заметить:

– Но здесь нет кровати…

Она затворила за собой дверь и включила свет. У притолоки на гвозде висел старый пиджак Рори. В его кармане она спрятала нож. Он повторил:

– Нет кровати…

– А чем плохо на полу? – спросила она.

– На полу?

– Снимай пиджак. Здесь тепло.

– Да, не холодно, – согласился он, но и не подумал ничего снимать. Тогда она подошла к нему и стала развязывать галстук. Он весь так и дрожал, бедняжка. Бедная бессловесная овечка… Она уже снимала галстук, когда он сбросил пиджак.

Интересно, видит ли это Фрэнк, подумала она. И исподтишка взглянула на стену. Да, наверное, он там… Он видит. Он знает. Он уже облизывается, весь в нетерпении… «Овечка» снова открыла рот:

– Почему бы тебе… – начал он. – Почему бы… э-э, может, ты сделаешь то же самое?

– Что, хочешь увидеть меня голенькой? – дразняще улыбнулась она. При этих словах глаза его масляно заблестели.

– Да, – торопливо ответил он. – Да, хочу.

– Очень хочешь?

– Очень.

Он уже расстегивал рубашку.

– Ну тогда, может, и увидишь.

Он снова одарил ее улыбкой.

– Это что, игра такая? – спросил он.

– Может, и игра. Все от тебя зависит, – ответила она и помогла ему снять рубашку.

Тело у него оказалось восковой белизны и почему-то напомнило ей грибы. Грудь жирная, живот тоже. Она приложила ладони к его лицу. Он поцеловал кончики ее пальцев.

– Да ты красавица… – пробормотал он, с трудом выталкивая слова.

– Разве?

– Сама знаешь. Настоящая красавица. Самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.

– Очень любезно с твоей стороны, – ответила она и повернулась к двери. Сзади послышалось звяканье пряжки пояса и шорох ткани по коже – это он стягивал брюки.

Сейчас или никогда, подумала она. Она не хотела видеть его в чем мать родила. И без того достаточно насмотрелась. Она запустила руку в карман пиджака.

– Эй, дорогая, – раздался голос «овечки». Она выпустила из пальцев нож.

– Ну что еще? – и обернулась. Если кольцо на пальце могло еще ничего не значить, то теперь его семейное положение было для нее уже совершенно очевидным. О том, что он женат, говорили чудовищные трусы: громадные, мешковатые, стираные-перестираные, интимный предмет туалета, несомненно купленный женой, давным-давно переставшей думать о своем муже как об объекте сексуальных удовольствий.

– Я… э-э… Кажется, мне придется пойти отлить, – сказал он. – Слишком уж много виски выпил.

Слегка пожав плечами, она снова отвернулась к двери.