Стивен Кинг - Мареновая роза

– Да. Говори.

– Лучше быть безжалостным с прошлым. Важны не те удары, от которых мы погибаем, а те, после которых мы выжили. А теперь слушай – ради своего же рассудка, если не жизни: не смотри на нее !

Женщина в красном платье произнесла последние слова эмоциональной скороговоркой. Не прошло и минуты, как Рози снова предстала перед светловолосой. Она уставилась взглядом на кайму хитона Мареновой Розы и снова невольно сжала одеяло с девочкой, спохватившись, когда малышка заерзала и недовольно замахала крошечной ручонкой. Девочка проснулась и смотрела на Рози с живым интересом. Глаза ее сияли той же голубизной, что и умытое ливнем небо над холмом.

– Ты справилась с моим поручением. Хвалю, – произнес низкий чувственный голос. – Благодарю тебя. А теперь дай мне ребенка.

Мареновая Роза протянула руки. По ним проскальзывали неясные тени. И Рози заметила кое-что, понравившееся ей еще меньше: между пальцами женщины пробивалась густая серо-зеленая растительность, похожая на мох. Или чешую. Не осознавая, что делает, Рози крепче прижала девочку к груди. В этот раз малышка начала возмущенно вертеться в одеяле и коротко вскрикнула.

Коричневая рука опустилась на плечо Рози.

– Говорю тебе, все в порядке. Она не причинит ей боли, а я буду заботиться о ней все время, пока наше путешествие не закончится. До конца осталось совсем немного, а потом она передаст девочку... впрочем, остальное тебя не касается. Какое-то время, однако, ребенок будет принадлежать ей. Отдай ее.

Чувствуя, что совершает самый тяжелый поступок в своей жизни, хотя тяжелых поступков в ней не счесть, Рози положила завернутого в одеяло младенца на протянутые руки. Раздался слабый радостный возглас, и пятнистые руки приняли ребенка. Девочка подняла глаза к лицу, на которое Рози не отваживалась взглянуть... и засмеялась.

– Да, да, – заворковал сладостный чувственный голос, и было в нем что-то от нормановской улыбки, что-то такое, от чего Рози захотелось закричать во весь голос. – Да, милая, там было темно, правда? Темно и холодно и плохо, о да. Мама знает.

Страшные руки прижали младенца к мареновой ткани хитона. Дитя посмотрело вверх, улыбнулось, затем положило головку на грудь матери и снова закрыло глаза.

– Рози, – сказала женщина в хитоне. Голос ее прозвучал отрешенно. Это был голос деспота, который вскоре станет повелевать бесчисленными воображаемыми армиями.

– Да, – прошептала Рози.

– Настоящая Рози. Рози Настоящая.

– Д-да. Н-наверное.

– Ты помнишь, что я сказала тебе перед тем, как ты отправилась в храм?

– Да, – ответила Рози. – Хорошо помню. – Ей отчаянно хотелось забыть слова Мареновой Розы.

– И что же? – требовательным тоном переспросила Мареновая Роза. – Что я тебе сказала, Рози Настоящая?

– Я плачу.

– Да, я плачу. Тебе было плохо там, в темноте? Тебе было плохо, Рози Настоящая?

Она задумалась над ответом.

– Да, но хуже всего было у ручья. Мне так хотелось напиться!

– Много ли в твоей жизни такого, о чем ты хотела бы забыть?

– Да. Думаю, да.

– Твой муж?

Она кивнула.

Женщина, прижимающая спящего младенца к груди, заговорила со странной бесстрастной уверенностью, от которой у Рози сжалось сердце.

– Он не будет твоим мужем.

Рози открыла рот, но обнаружила, что лишилась дара речи.

– Мужчины – звери, – равнодушно продолжала Мареновая Роза, – Одних можно отучить от жестокости и затем приручить. Другие не поддаются дрессировке. Почему, сталкиваясь с такими – дикими, – мы должны чувствовать себя обманутыми или проклятыми? Почему должны сидеть в придорожной пыли – или в кресле-качалке у кровати, если на то пошло, – оплакивая свою судьбу? Следует ли восставать против нашего ка? Нет, потому что ка – это колесо, на котором вращается мир, и любой мужчина, любая женщина, попытавшиеся воспротивиться его ходу, попадут под него. Но и с дикими зверями можно справиться. И нужно приступать к этому с сердцем, полным надежд, ибо следующий зверь может оказаться совсем другим.

«Билл не зверь», – подумала Рози, зная, что никогда не отважится произнести это вслух в присутствии сумасшедшей женщины. Легко представить, как та схватит ее за плечи и зубами вырвет горло.

– Как бы там ни было, звери станут сражаться, – сказала Мареновая Роза. – Так они устроены – всегда пригибают головы к земле и бросаются друг на друга, чтобы

проверить, у кого крепче рога. Ты понимаешь?

Рози подумала, что действительно понимает, о чем говорит женщина в хитоне, и понимание потрясло ее до глубины души. Она поднесла руку ко рту и прикоснулась пальцами к губам. Губы показались ей сухими и горячими, как в лихорадке.

– Не будет никакого сражения, – запротестовала она, – Не будет никакого сражения, потому что они даже не знают друг друга. Они...

– Звери станут драться, – повторила Мареновая Роза и затем протянула Рози какой-то предмет. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить: та предлагает ей золотой браслет, который был надет на ее правой руке чуть выше локтя.

– Я... я не могу...

– Бери, – приказала женщина в хитоне с неожиданной нетерпеливой резкостью,

– Бери же, бери! И перестань ныть. Ради всех богов, которые когда-то существовали и будут существовать, прекрати свое жалкое овечье блеяние !

Рози вытянула дрожащую руку и взяла золотой браслет. Хотя до этого украшение находилось на теле женщины, металл оставался холодным. «Если она прикажет мне надеть его, я не знаю, что сделаю», – подумала Рози, но Мареновая Роза не предложила ей надеть украшение. Вместо этого она указала пальцем на оливковое дерево. Мольберт исчез, и картина – как и та, что висела на стене ее комнаты – выросла до огромных размеров. К тому же она изменилась. Это была все та же ее комната на Трентон-стрит, но теперь Рози не увидела на ней женщины, повернувшейся лицом к двери. Комната погрузилась в темноту. Лишь прядь светлых волос и голое плечо позволяли заключить, что кто-то спит на кровати, укрывшись одеялом.

«Это я, – удивилась Рози. – Я сплю и вижу этот самый сон».

– Иди, – велела Мареновая Роза и слегка подтолкнула ее в затылок, Рози сделала шаг к картине, прежде всего потому, что хотела избавиться даже от самого легкого прикосновения холодной и жуткой руки. Остановившись, она услышала – очень слабый – шум автомобильного движения. В высокой траве у ее ног прыгали сверчки. – Иди, маленькая Рози Настоящая! Спасибо тебе за то, что спасла моего ребенка.

– Нашего ребенка, – поправила ее Рози, и на мгновение похолодела от страха. Только безумец мог противоречить этой потерявшей рассудок женщине.

Но в голосе Мареновой Розы в мареновом хитоне почувствовалась скорее усмешка, чем гнев: