Брэм Стокер - Дракула

Клад не эквивалент Сбербанка, а ценность золотых монет и украшений определяется не только их рыночной стоимостью. В древнейших мифах золото гарантирует долголетие и бессмертие. В русском «Сказании» все прямо названо своими именами: жестокий властитель приказал умелым мастерам изготовить специальные бочки, сложить туда золото и опустить на дно реки, после чего «мастеров тех приказал посечь, чтобы никто не уведал соделанного им окаянства, только его тезка дьявол». Автор как бы расшифровывает предание, подчеркивая, что валашский господарь не просто тезка дьяволу, но и действует словно колдун.

А где черная магия — там и вампиризм. Ведь тогдашние представления об упырях существенно отличались от нынешних, «канонизированных» в массовой культуре. Вампира считали не разносчиком магической эпидемии (который, в свою очередь, «по-своему несчастен», и ранее сам был заражен другим вампиром), но колдуном-чернокнижником, заключившим договор с дьяволом ради обретения сверхвозможностей. Колдуну-вампиру кровь нужна была для совершения магических обрядов: именно кровь — согласно оккультным построениям — была носителем жизни, т. е. души.

Да и вообще если для авторов немецких печатных брошюр XV в. переход Дракулы в католичество послужил поводом к его частичному оправданию, вписываясь в логику распространенного сюжета о злодее (разбойнике, тиране), исправившемся после крещения и покаяния (что, возможно, объясняет «наличие ее изданий в монастырских библиотеках и в числе книг, принадлежавших лицам духовного звания» [8] Нессельштраус Ц. Г. Немецкая первопечатная книга: Декорировка и иллюстрации. СПб., 2000. С. 163. ), то для румын, напротив того, православный, отрекшийся от своей веры, превращался в вампира. [9] Florescu R., McNally R. In Search of Dracula: A True History of Dracula and Vampire Legends. L., 1979. P. 150; ср. суждение М. Элиаде о том, что «страх перед возвращающимися мертвецами и вампирами» возникал как результат «коллективной паники», «исключительных бедствий вроде эпидемии или краха космической и исторической упорядоченности» ( Eliade М. De Zalmoxis à Gengis-khan: Etudes comparatives sur les religions et le folklore de la Dacie et de l'Europe Orientale. Paris, 1970 P. 241).

Возникновение подобного верования, видимо, обусловлено механизмом своеобразной «компенсации»: переходя в католичество, православный, хотя и сохранял право на причащение Телом Христовым, отказывался от причастия Кровью, потому что в католичестве двойное причастие — привилегия клира. Соответственно вероотступник должен был стремиться компенсировать «ущерб», а коль скоро измена вере не обходится без дьявольского вмешательства, то и способ «компенсации» выбирается по дьявольской подсказке. В XV в. тема вероотступничества была особенно актуальна: это — эпоха наиболее интенсивной католической экспансии. О степени накаленности конфликта свидетельствуют слова Стефана Молдавского, обращенные к великому князю московскому Ивану III: «.. от двух сторон поганство тяжкое, а от трех сторон названные християне, но мне суть хуже поганства». [10] Казакова H. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV — начала XVI в. М.; Л., 1955. Приложения. С. 388. Именно тогда гуситы воевали со всем католическим рыцарством, отстаивая «право Чаши» (право причащаться Кровью Христовой для католиков-мирян), за что их и прозвали «чашниками». Борьбу с «чашниками» возглавлял император Сигизмунд Люксембург, и как раз тогда, когда отец Дракулы стал «рыцарем Дракона», главным противником ордена были не турки, а мятежники-гуситы. [11] Windecke Е. Op. cit. S. 96.

Любопытная параллель есть и в русской литературе: колдун-оборотень из повести И. В. Гоголя «Страшная месть», подобно Дракуле, хранит в земле несметные сокровища, и в то же время он — вероотступник, причем именно перешедший в католичество.

Если Дракулу подозревали в вампиризме, то понятна загадка его гибели. Разумеется, воины, заколов и обезглавив воеводу, могли действовать по соображениям страха или мести, могли работать по турецкому «заказу». Но при всем том они действовали именно так, как обычай предписывал поступать с вампирами: тело кровопийцы надлежало пробить острым оружием, а голову — непременно отделить от туловища.

С этой точки зрения занимательна также история могилы Дракулы. Влад был похоронен недалеко от места гибели — в православном Снаговом монастыре, которому его род покровительствовал. (Любопытно, что, согласно местному преданию, на территории монастыря располагалась пыточная тюрьма Цепеша.) Когда археологам удалось провести официальное вскрытие могилы, они нашли там только следы осквернения — мусор, ослиные кости. Зато рядом обнаружилась идентичная по размерам безымянная могила, где лежал скелет без черепа, в остатках одеяния, подобающего господарю. Ложная могила Дракулы располагалась напротив алтаря, а подлинная — под каменными плитами пола, похоже, с той целью, чтобы входящие попирали прах Цепеша.

По-видимому, осквернили могилу и перезахоронили Дракулу сами монахи Снагова монастыря, причем на рубеже XVIII–XIX вв., как раз тогда, когда румынский поэт Й. Будай-Деляну написал «Цыганиаду». В этой ироикомической поэме Дракула, возглавив армию цыган, борется с турками, злокозненными боярами и — вампирами. [12] Budai-Deleanu I. Tiganiada. В., 1967. V. 74–77. Известно, что Будай-Деляну использовал в поэме фольклор, потому указания на связь Дракулы с вампирами и цыганами особенно важны. Цыгане издревле считались народом мистическим, народом гадалок и колдунов (ср. их сотрудничество с Дракулой в романе Стокера), а в том, что будай-деляновский Дракула не вампир, но противник вампиров, ничего удивительного нет: обычный для фольклорно-мифологического сознания сюжет-«перевертыш» — герой сражается с собственной ипостасью. Почитая Влада — национального героя и борца за социальную справедливость, соотечественники явно не забывали о другом его лике — о Дракуле, кровопийце и чернокнижнике.

В XV в., как и ранее, в Валахии не велись хроники — ни княжеские, ни монастырские. Потому хотя сохранились деловые письма самого Дракулы на латыни и церковнославянском языке, [13] Bogdan I. Vlad Tepes si naratiunile germane si rusesti asupra lui. В., 1896; см. описание его писем в кн.: Florescu R., McNally R. Dracula: A Biography of Vlad the Impaler, 1431–1476. N.Y., 1973. P. 215–217. но румынские источники, содержащие информацию о кровавом господаре, — это поздние записи фольклорных преданий. [14] См., напр.: Повесть о Дракуле / Исслед. и подг. текстов Я. С. Лурье. М.; Л., 1964. С. 194–203. Зато о Дракуле охотно писали современники-иностранцы: в частности, известны немецкие, венгерские, поздневизантийские и русские сочинения.

Построены эти произведения при помощи сходного композиционного приема: их авторы, отказавшись от хронологического порядка, излагают отдельные достопамятные «анекдоты» — деяния или речения Цепеша, явно восходящие к устным преданиям. [15] Яцимирский А. И. Сказание вкратце о молдавских господарях в Воскресенской летописи. СПб., 1901. С. 29. Оценка же может быть различной. Католические источники скорее враждебны. Таковы немецкие печатные брошюры-памфлеты (ранний из них сохранился в рукописной копии), повествующие о «садистических» деяниях господаря-изверга, пространное стихотворение венского миннезингера М. Бехайма, латинская хроника итальянского гуманиста А. Бонфини, подвизавшегося при дворе Матьяша Корвина. С большей симпатией относятся к Дракуле византийские историки Дука, Критовул, Халкокондил, но и они преимущественно пересказывают истории о его свирепых шутках.