Джим Батчер - Перемены

Я снял трубку.

— Они схватили нашу дочь, — сказала Сьюзен Родригес.

Я досчитал до пяти и откашлялся.

— Э… Чего?

— То, что слышал, — мягко произнесла Сьюзен.

— Ох, — сказал я. — М-мм…

— Линия может прослушиваться, — сообщила она. — Я буду в Чикаго вечером. Тогда поговорим.

— Угу, — согласился я. — Идет.

— Гарри, — произнесла она. — Я не… Я никогда не хотела… — Она с нетерпеливым вздохом оборвала фразу. В трубке послышался женский голос, объявлявший что-то по-испански по громкой связи. — Потом успеем. Посадку объявили. Надо идти. Часов в двенадцать.

— Хорошо, — сказал я. — Я… буду.

Она поколебалась, будто хотела сказать что-то еще, но все-таки повесила трубку.

Я сидел, продолжая прижиматься к трубке ухом. Через пару секунд в ней послышались короткие гудки.

Наша дочь.

Она сказала: «нашу дочь».

Я положил трубку. Вернее, попытался. С первой попытки я промахнулся мимо рычага. Трубка упала на пол.

Мыш, мой огромный, лохматый серый пес, поднялся со своего обычного места в крохотной кухне-нише, подошел ко мне и уселся у моих ног; взгляд его темных глаз сделался слегка встревоженным. Выждав секунду-другую, он негромко фыркнул, взял зубами трубку, положил ее на аппарат и снова поднял на меня озабоченный взгляд.

— Я… — Я помолчал, пытаясь свыкнуться с непривычным положением дел. — У меня… у меня, возможно, есть ребенок.

Мыш издал неуверенный звук.

— Угу. А мне, по-твоему, каково? — Некоторое время я тупо смотрел в противоположную стену, потом встал и потянулся за плащом. — Я… Думаю, мне нужно выпить. — Я кивнул сам себе. — Угу. Что-нибудь вроде этого… да.

Мыш огорченно вздохнул и поднялся на ноги.

— Конечно, — заверил я его. — Ты тоже можешь со мной. Черт, ты даже можешь довезти меня до дому, если что.

Большую часть дороги до Мак-Энелли я давил на клаксон. Меня это не волновало. Я ни разу ни в кого не врезался. А это ведь кое-что да значит, правда? Я припарковал свой старый, потрепанный временем и боями «Фольксваген-жук» на маленькой стоянке рядом с заведением Мака и двинулся к дверям.

Мыш негромко, но настойчиво фыркнул.

Я оглянулся. Я оставил дверцу машины открытой. Пес носом захлопнул ее.

— Спасибо, — сказал я ему.

Мы вошли в кабак.

Заведение Мака выглядит как «Чирз» после небольшого апокалипсиса. Характер интерьера определяют тринадцать деревянных колонн, расставленных с неравными промежутками. Все они покрыты резьбой со сценами из мифов Старого Света — некоторыми забавными, но по большей части зловещими. Под потолком лениво вращаются тринадцать вентиляторов. У замысловатой в плане барной стойки стоят тринадцать стульев. Столов в зале тоже тринадцать, и расставлены они на первый взгляд хаотически, а на деле — по продуманной схеме.

— Очень много тринадцати, — буркнул я себе под нос.

Время подходило к пол-третьему. В кабаке не было никого, кроме меня с псом — ну, и Мака, конечно. Мак — мужчина среднего роста и среднего сложения, с сильными костлявыми руками и сияющей лысиной без малейшего намека на растительность. Возраста он где-то между тридцатью и пятьюдесятью и щеголяет всегда в белоснежном фартуке.

Несколько секунд Мыш внимательно смотрел на Мака. Потом резко уселся на верхней площадке короткого лестничного марша, ведущего от входа, повернулся и улегся у двери, положив морду на лапы.

Мак покосился в нашу сторону.

— Привет, Гарри.

Я кое-как доплелся до стойки. Мак достал бутылочку пива собственной варки, но я покачал головой.

— Э… Я бы сказал: «Виски, Мак», — но не уверен, держишь ли ты у себя виски. Кажется, мне сейчас нужно чего-нибудь крепкого.

Мак приподнял брови и удивленно уставился на меня.

Знай вы этого парня так, как я, вы бы поняли, что для него подобный жест — все равно что для другого отчаянный вопль.

Однако он налил мне в маленький стакан чего-то такого, светло-золотого цвета, и я выпил. Горло обожгло как следует. Я выдохнул, посидел некоторое время с раскрытым ртом и постучал пальцем по столешнице рядом со стаканом.

Мак нахмурился и налил еще.

Второй стакан я пил уже не спеша. Горло, правда, обжигало все равно, зато я смог наконец сосредоточиться — для начала хотя бы на боли. Мысли сами собой начали сгущаться вокруг нее, а потом и кристаллизовываться в более или менее определенную форму.

Мне позвонила Сьюзен. Она летит в Чикаго.

И у нас с ней ребенок.

И она мне об этом не говорила.

Сьюзен работала репортером в «желтой» чикагской газетенке, специализировавшейся на сверхъестественном. Большая часть работавших там относилась к этому как к забаве, но Сьюзен верила в то, что все это взаправду. Мы с ней не раз схлестывались, пока не сошлись. Мы пробыли вместе не слишком долго — немногим меньше двух лет. Мы были молоды и счастливы друг с другом.

Наверное, я мог бы вести себя осторожнее. У всякого, кто не довольствуется ролью пассивного наблюдателя, рано или поздно появляются враги. Одна из моих врагов, вампир по имени Бьянка похитила Сьюзен и заразила ее вампирской жаждой крови. Сьюзен не превратилась в вампира — но стоило бы ей утратить контроль над собой и хоть раз отведать чьей-то крови, как процесс обращения неминуемо дошел бы до конца.

Она и бросила-то меня потому что боялась меня убить, превратившись при этом в монстра, — и уехала из Чикаго в надежде как-то справиться с собой.

Я убеждал себя в том, что она поступила единственно верно, но рассудок и разбитое сердце говорят на разных языках. Я так и не простил себя до конца за то, что с ней случилось. Наверное, языки у рассудка и совести тоже разные.

Возможно, мне чертовски повезло, что я довольно долго пребывал в полном шоке, поскольку эмоции, что клубились во мне тогда, силой своей не уступали иному тропическому урагану. Опасные. Разрушительные. Я их не видел. Я мог только ощущать их побочные эффекты, но и этого хватало, чтобы оценить масштаб угрозы. Слепой гнев постоянно губит людей. Но в моем-то случае все может обернуться хуже. Гораздо хуже.

Я — профессиональный чародей.

Я могу наворотить такого, что большинству людей даже не снилось.

Магия и эмоции неразрывно взаимосвязаны. Мне приходилось сражаться, и мне приходилось испытывать такие страх и гнев, что даже просто думать, не отвлекаясь на них, стоило огромных усилий. В этих экстремальных обстоятельствах я использовал магию, и несколько раз она в результате выходила из-под контроля. Когда из-под контроля выходит гнев обычного человека, кто-то страдает. Кто-то может даже погибнуть. Когда подобное случается с чародеем, это грозит банкротством страховым компаниям, и простым косметическим ремонтом уже не обойтись — что-то приходится отстраивать заново.