Говард Лавкрафт - Единственный наследник

Боюсь, впрочем, показаться несправедливым по отношению к бедняге ведь тогда дни его были уже сочтены, хотя оба мы еще не подозревали об этом. Гэмвелл принял меня не в кабинете, как обычно, а в спальне, где он лежал в постели, мрачно уставившись в потолок. Видимо, он чувствовал себя прескверно, и даже мой визит не очень его обрадовал, несмотря на то, что мы не виделись уже несколько лет. Пристроившись у изголовья больного, я с ходу принялся расспрашивать его о доме, предварительно весьма подробно обрисовав его. Столь детальное описание понадобилось мне для безошибочной идентификации этого сооружения — ведь я не знал тогда о нем ровным счетом ничего, в том числе и названия.

Гэмвелл сказал, что владельцем дома был некий Шарьер — французский хирург, в свое время приехавший сюда из Квебека. «А кто его построил?» — спросил я у Гэмвелла, но этого мой друг не знал; единственным именем, которое он назвал мне, было имя Шарьера. «Высокий человек с грубой, словно потрескавшейся кожей — я видел его от силы два-три раза, но никто не может похвастаться тем, что встречал его чаще. Он тогда уже оставил свою практику», — вот что сообщил мне Гэмвелл о Шарьере. Что и говорить — не очень-то щедрая информация о загадочном хозяине заинтересовавшего меня дома. Впрочем, после некоторого молчания Гэмвелл продолжил изложение фактов о докторе и его таинственной обители, и я узнал, что в то время, когда мой друг только начал проявлять интерес к необычному особняку, Шарьер уже жил там — возможно, вместе со старшими членами его семейства, хотя относительно последних у Гэмвелла не было твердой уверенности. Три года тому назад, в 1927 году, этот мрачный отшельник тихо скончался; во всяком случае, местная «Джорнел» настаивала именно на упомянутой дате — к слову сказать, единственной дате, выловленной мною из крайне скудного жизнеописания доктора Шарьера; все остальное было сокрыто пеленой неизвестности. За все время, прошедшее после смерти отставного хирурга, в доме лишь однажды поселились жильцы — семья заезжего адвоката, однако уже через месяц они уехали оттуда, жалуясь на сырость и неприятные запахи. С тех пор он так и стоит пустым, до некоторого времени надежно защищенный от посягательств городских властей, среди представителей которых нашлось бы немало охотников сровнять его с землей, — дело в том, что доктор Шарьер, оставив после себя солидную сумму, поручил одной юридической конторе своевременно выплачивать из нее все налоги в городскую казну в течение, как говорили, двадцати лет, обеспечивая тем самым сохранность дома на случай, если объявятся наследники доктора — кто-то припомнил в этой связи, что в письмах покойного хирурга содержались туманные намеки на некоего племянника, якобы состоящего на военной службе во Французском Индокитае [3] Французский Индокитай — название французских колониальных владений в восточной части п-ва Индокитай, включавших территорию современных Вьетнама, Лаоса и Камбоджи. . Все попытки разыскать этого племянника не увенчались, однако, успехом, и дом был оставлен в покое до истечения указанного в завещании доктора Шарьера срока.

— Я хотел бы его снять, — сказал я Гэмвеллу.

Услышав мои слова, Гэмвелл, несмотря на свое плохое самочувствие, резко приподнялся на локте в знак протеста.

— Это блажь, Этвуд, — произнес он дрожащим голосом. — Она пройдет. Лучше оставь свою затею — я слышал много нехорошего об этом доме.

— Например? — стал допытываться я. Но Гэмвелл не желал говорить на эту тему, а только слабо покачал головой и закрыл глаза.

— Думаю посмотреть его завтра, — продолжал я.

— После Квебека ты не найдешь там ничего нового, поверь мне, — сказал Гэмвелл.

В конечном счете, отговаривая меня от этой сделки, мой друг добился прямо противоположного результата, лишь укрепив во мне желание поближе познакомиться с домом Шарьера. Конечно, я отнюдь не собирался провести в нем всю оставшуюся жизнь — в мои планы входило снять дом на полгода или что-то около того и превратить его в базовый пункт для своих экспедиций в сельскую местность вокруг Провиденса, весьма привлекательную для меня с профессиональной точки зрения я рассчитывал найти немало интересного в старинных усадьбах и небольших селениях… В конце концов Гэмвелл сдался и назвал мне юридическую контору, на попечение которой был оставлен дом Шарьера. Не мешкая, я обратился туда с соответствующим заявлением и вскоре стал полноправным хозяином особняка «на период, не должный превышать шести месяцев, или меньший период, в случае если того пожелает наниматель».

Я сразу же перебрался в снятый мною дом и первым делом обнаружил, что в нем не проведено электричество. Признаться, это не очень-то меня обрадовало; слава Богу, что хоть работал водопровод. Многочисленные комнаты особняка освещались керосиновыми лампами самых разнообразных форм и размеров — иные из них, без сомнения, были изготовлены еще в позапрошлом столетии. Я ожидал встретить в доме следы запустения, которые у меня привычно ассоциируются с многолетними скоплениями пыли и паутины, и был немало удивлен, обнаружив полное отсутствие вышеупомянутых свидетельств заброшенности жилья. Это было тем более странно, что юридическая контора, о которой я говорил выше — «Бейкер и Гринбоу», — как будто бы не ставила своей задачей содержать вверенную ей недвижимость в чистоте и порядке в ожидании единственного оставшегося в живых представителя рода Шарьеров, могущего в любую минуту прибыть в Провиденс и заявить о правах на свою собственность.

Дом полностью оправдал все мои ожидания. Не смотря на свой немалый возраст, он был еще крепок — «построен на века», как говорится в таких случаях. Комнаты отличались какой-то несуразностью размеров — они были либо огромными, либо крошечными — и давили на психику мрачной, неестественной желтизной своих стен, обнажившихся под давным давно отклеившимися обоями. Здание было двухэтажным, однако до отказа набитый старым хламом верхний этаж выполнял, скорее, роль чердака — видимо, последнее время там никто не жил; и в то же время вся обстановка, да и самый дух нижнего этажа красноречиво свидетельствовали о том, что еще не так давно в этих стенах обитал хирург-отшельник. Одна из комнат явно служила ему лабораторией, а другая, примыкавшая к ней, наверняка была кабинетом; оказавшись в этих помещениях, я не мог отделаться от чувства, что каким-то странным и непостижимым образом приблизился к покойному Шарьеру чуть ли не на расстояние вытянутой руки — как в пространстве, так и во времени; во всяком случае, обе комнаты выглядели так, будто доктор находился в них всего минуту назад, проделывая какой-нибудь диковинный опыт, но, захваченный врасплох моим неожиданным появлением, принужден был поспешно скрыться. Похоже, что проживавший здесь в течение недолгого месяца адвокат ни разу не заходил ни в кабинет, ни в лабораторию; впрочем, дом был достаточно велик для того, чтобы можно было разместиться в нем, не вторгаясь в эти уединенные помещения, обращенные окнами в сад, сейчас сильно заросший невзрачными кустами и деревьями. Расположенный позади особняка, сад занимал в ширину примерно одинаковое с ним пространство, а от участка, примыкавшего к соседнему дому, его отделяла высокая каменная стена.

Читать дальше