Ю. Жукова - Сами мы не местные

Вот и получается, что бедным тётенькам нужны специальные клубы, чтобы пообщаться. Внешне клуб — это такая банька, втиснутая между чьей-нибудь оградой и улицей на ничейной земле. Внутри там мягкие лавки, стол, яркое освещение и чайные принадлежности. Сладкое к чаю каждая прихватывает с собой, у кого что дома есть. Приходить можно в любое время, в клубе почти весь день кто-то есть, дома-то скучно.

У клуба есть и другая функция — информационная. Во-первых, здесь всегда можно услышать и обсудить свежайшие сплетни, а во-вторых, если ты ходишь в клуб, значит, выставляешь свою жизнь напоказ, тебе нечего скрывать и стесняться, значит, ты добропорядочная гражданка. Именно поэтому Алтонгирел мне и велел обязательно сюда наведываться, и лучше ежедневно. Никаких возражений у меня это не вызвало, а уж с тех пор как Азамат стал пропадать на тренировках день напролёт, мне и вправду стало особо нечего делать дома.

Мой первый визит в клуб вряд ли когда-нибудь сотрётся из памяти. Это было на третий день после боёв. Я уже ловила на себе озадаченные взгляды соседок, недоумевающих, чего это я всё где-то бегаю с таким деловым видом, а в клуб не иду. И вот я пришла, вся такая нарядная, с корзинкой печенья и вязанием. Это было ближе к вечеру, солнце начинало задумываться о том, чтобы сесть.

— Здравствуйте, — говорю я пятерым собравшимся в тот день дамам. — Я Элизабет, жена Байч-Хараха из Глубокого дома, пожалуйста, позаботьтесь обо мне.

Это приветствие я, конечно, не сама выдумала. Азамат мне его написал и повторил четыре раза, а потом ещё заставил отрепетировать, чтобы я не заржала в середине. Глубоким наш дом называется потому, что стоит далеко от парадной калитки, глубоко в саду. А просьба позаботиться — это ужасно формальный способ нового жильца поздороваться с соседями.

Меня встретило гробовое молчание под аккомпанемент изучающих взглядов. А потом дамы вдруг резко отвернулись от меня и принялись разговаривать между собой.

— Я же говорила, что она придёт.

— Да кто бы с тобой спорил! Мы только не знали, когда.

— Одета хорошо.

— Неужели настоящая землянка?

— Муж у неё кошмарный, конечно…

— Да, и как бедняжку угораздило?

Азамат много раз уже мне говорил, что муданжцы всегда так делают: когда стесняются говорить с человеком, начинают говорить друг с другом о нём. Это чудовищно неприятно, но даже Азамат, по-моему, не совсем осознал, почему. Ему это кажется вполне естественным. Однако перемывание костей дорогого супруга я тут терпеть не намерена.

Я громко кашляю, водружаю на стол свои печенюшки и сажусь на ближайшее свободное место, как водится, без приглашения. Кстати, этот вопрос я тоже прояснила. Оказывается, человек должен сам выбирать, стоять ему или садиться, и если садиться, то куда, потому что всем этим он выражает определённую степень вежливости по отношению к окружающим. При этом в каждом интерьере все сидячие места очень чётко расположены с точки зрения почётности, это определяется высотой, удалённостью от двери, удобством, приближенностью к хозяину дома или самому красивому из присутствующих. А в едальнях и на праздниках специально не делают сидений, чтобы все гости чувствовали себя одинаково важными персонами.

Я сажусь как середнячок — рядом с дверью, но место удобное и напротив меня довольно симпатичная дамочка.

— Угощайтесь, — говорю с благожелательным видом.

Дамы с любопытством заглядывают в мою корзинку.

— Я таких никогда не видела, — говорит одна.

— Это земной рецепт, — отчеканиваю я специально выученную фразу.

Они снова на меня воззряются, как конгресс стоматологов на особо лихо закрученный зубной корень.

— Ты что, сама пекла? — с ужасом и недоверием спрашивает одна, от удивления растеряв всю свою застенчивость сразу вместе с вежливостью.

— Ну да, — пожимаю плечами.

— Тебе что, делать нечего? — спрашивает другая в том же тоне.

— Я люблю готовить, — непробиваемо отвечаю я. К этому я тоже была готова.

Они переглядываются и осторожно пробуют печенье. Оно им приходится по вкусу, и постепенно обстановка разряжается. Мне даже сообщают, что у меня хорошо получается.

— Ты, наверное, одна жила, вот и привыкла готовить, да? — находит рациональное объяснение моей причуде дама напротив. Я неопределённо киваю.

Меня угощают чаем и всякими местными сластями, я старательно хвалю поваров моих соседок. Дамы выглядят очень довольными и советуют мне, кого лучше нанять в этом качестве, а кого нельзя пускать в свою кухню ни в коем случае. К этому я тоже готова; я им сообщаю, что если мне понадобятся услуги повара, я привлеку Тирбиша. Это заявление зарабатывает мне восхищённо-одобрительный возглас «О-о-о-о-о!» и тема поваров затухает. То-то.

Я решаю, что настал подходящий момент, чтобы закинуть удочку на интересующую меня тему — не поучит ли меня кто-нибудь шить муданжскую одежду.

— А кому ты хочешь шить? — оживляются дамы с таким откровенным подтекстом, что я начинаю чувствовать себя добычей стервятников.

— Да всем… — мямлю я. — Мне бы научиться, тогда уж буду думать, кому…

В конце концов, если они меня научат, почему бы и им не сделать что-нибудь? Раз уж тут это так ценится…

Дамам идея нравится. Они извлекают свои текущие проекты — у кого шитьё, у кого вышивание, показывают мне, сыплют швейными терминами, я ничего не понимаю, говорю им об этом раз тридцать, в итоге мы решаем, что завтра в то же время они принесут разной самошитой одежды, и я выберу, что из этого я хочу научиться делать первым номером.

Постепенно они успокаиваются и принимаются за своё рукоделие. Я тоже достаю вязанье. Они расспрашивают меня чуть-чуть, но я мало что могу сказать о материале и способе вязки. Скоро им надоедает выслушивать мои мучительные и корявые объяснения, и они начинают разговаривать между собой на свои темы, практически не обращаясь ко мне.

Вот упомянули какую-то общую знакомую.

— Да она уже четвёртого рожает. Это ж надо было за такого выйти — только успеет одного родить, а муж уже на следующего накопил. Я ей говорю, требуй больше! А она: да ладно, зато он довольный всё время, меньше пристаёт.

Все хохочут. Интересно, у парня как, если довольный, то не хочется? Или просто налево ходит?

— Мой вот тоже почти уже накопил, — вздыхает моя ближайшая соседка. — Прям не знаю, что делать. Я первого-то еле родила, потом месяц не вставала. Даже страшно… К той же повитухе ни за что не пойду.

— Приходите ко мне, — говорю. — Я это тоже умею.

— Ты повитуха? — удивляются они.

— Ну, я, вообще-то, целитель, но роды принимать тоже умею.

В муданжском сознании это совсем разные профессии.

Конечно, теперь приходится долго объяснять, как на Земле организовано образование, да почему я должна работать, да неужели такая кошмарная работа может нравиться, и всё в таком духе. Лучше бы уж молчала, разбирались они тут как-то без меня до сих пор… хотя это и ужасно эгоистичный подход.