Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха

Бабка до меня жила себе скромно, грехи молодо­сти замаливала, но сейчас стала активнейшим чле­ном нашей сыскной опергруппы, второго такого эксперта-криминалиста не только у нас, но и ещё минимум в пяти сопредельных государствах не проявилось! Да и куда им...

Что ещё? Ах да, ещё подчинённая нам стрелец­кая сотня под началом Фомы Еремеева город охра­няет, и на рукавах у них наши милицейские шев­роны. Серьёзные бородатые ребята, с пищалями и саблями, дисциплинированные, без фанатизма, но с перегибами. Это не страшно, хорошего от них всё равно больше.

И ещё у нас... этот... Митька. Митя Лобов. Кто знает (а кто его не знает?!) - известен на всё Лукошкино. Рост за два метра, полтора в плечах, храбрости немереной, энтузиазм вообще разумных границ не знает, за любую работу берётся, фанта­зия неконтролируемая из всех щелей прёт, а сум­марная полезного мозга ближе к нулю.

Вообще-то мне иногда кажется, что он у него то­лько костный и есть. Младший сотрудник нашего отделения. Регулярно его увольняю, но пока без толку, возвращается, зараза, прямо бумеранг ка­кой-то...

И ведь при такой вот разношёрстной команде мы тем не менее как-то умудряемся работать. То есть обеспечиваем раскрываемость, проводим ак­ции по профилактике преступлений, организуем охрану общественных мероприятий, встречу ино­странных послов и дипломатических миссий. Впрочем, в последнем нас чаще царские стрельцы подменяют, а вот в предыдущих темах тут уж толь­ко мы стараемся как можем.

В профилактической работе с населением, ко­нечно, не всё ещё гладко, но мы стараемся. Народ просто не привык к тому, что о нём заботятся, поэ­тому казусы имели место быть, и неоднократно. Вот разок задержали стрельцы на базаре малолет­него воришку, что делать?

- До четырнадцати лет ничего. Дайте ему вос­питательный подзатыльник, и пусть идёт, делом займётся. Закон есть закон!

Я-то, как вы понимаете, только как лучше хо­тел. Думал, оценит малец. Ну он и оценил. По-своему, конечно, по-детски...

На следующий день ко мне стрельцы с докла­дом:

- Батюшка сыскной воевода, там у ворот толпа воришек собралась, мал мала меньше. Требуют, чтоб им сей же час по подзатыльнику выдали, да они пойдут, «делом» займутся. Возмущаются, то­ропят наших: дескать, закон есть закон! Украл, по­лучил подзатыльник, свободен! Так уж они сразу, заранее хотят, так сказать, для профилактики...

Или вот ещё было. Выстроил я как-то дежурных стрельцов на небольшую лекцию о толерантности и терпимости. Ну, с иностранцами или представи­телями братских народов у нас проблем нет. В мас­се своей все ведут себя прилично, а если кому и приходится объяснять правила вежливости, то с этим стрельцы и без моих подсказок отлично справлялись. Чёрт же меня дёрнул за язык провес­ти коротенький инструктаж по представителям сексуальных меньшинств. У меня стрельцы разбе­жались! Бросили пищали с бердышами и брызну­ли наутёк во все стороны! Мне потом их начальник Фома Еремеев вечером отчитывался:

- Нельзя ж так парней пугать! Они как услыха­ли, что в Лукошкине... эти... твои... водятся, что сзаду к мужикам примериваются со своим арши­ном, но бить их за такие дела нельзя, а тока улыба­ться вежливо... Теперича на службу выходить не хотят! Друг на дружку косятся, опасаются: ты ж сказал, что нормально сие и мода на то по всей Ев­ропе да у половины творческого люду. Кабы нас иконописцы не побили за такое на них подозре­ние...

Так что вот, профилактика преступлений у нас ведётся, только не всегда на высоте и не часто с по­ложительным результатом.

Ну и гражданское население к общественно по­лезной деятельности тоже привлекаем, как мо­жем. Последнее, кстати, чревато - народ у нас в Лукошкине социально активный, им милиция до сих пор в диковинку, но руки чешутся, поэтому по­могать нам лезут сами, вне зависимости - надо не надо, просили не просили, как-то вот так...

Помнится, вот буквально на той неделе поступи­ли два заявления на конокрадов. Ну вроде как за­езжие цыгане украли у кого-то кобылку, перекра­сили из пегой в вороную, гриву накладную присобачили, хвост нарастили, а потом ещё и надули не­счастную всем табором. Надули - это без кавычек, это через трубочку в задн... пардон, вставляют и дуют по очереди. Короче, лошадка вышла - загля­денье: круглая, сытая, красивая, блестящая, слов­но праворульная иномарка!

Шоу в том, что эти пройдохи ту кобылу краде­ную её же хозяину сбыть попытались. А он свою скотину по глазам узнал, всплакнул у неё на шее да к людям с перемазанной чернилами рожей и обер­нулся. Двое особо впечатлительных цыган рухну­ли в обморок. Ещё одного с сердечным приступом отметелили на базаре. Так у нас два заявления и со­хранились: первое о краже кобылы, второе о том, что цыган за побои претензий не имеет, вину осоз­нал, впредь умнее будет. Я так понял, просто по­старается не попадаться...

Что я сегодня расписался, а? Наверное, потому, что спать не хочу, хотя время уже давно за пол­ночь. Вставать утром, с петухами. С петухом. В хо­рошем смысле этого слова. Я имею в виду традици­онный деревенский будильник с перьями и гре­бешком. С первых побудок моей заветной мечтой стало увидеть его в супе или на сковороде. И хотя Яга пока против, мечтать не запретишь!

Отложив блокнот, я сбегал в сортир на заднем дворе, хотя бабка с регулярной настырной заботой ставила мне ночной горшок под кровать, вернулся, разделся, взял с подоконника большущее красное яблоко, не удержался и с хрустом откусил кусок. Мысль о том, что раньше у меня на подоконнике яблок никогда не было, пришла слишком поздно. Вроде после того, как упал на колени и на губах запузырилась пена...

Не имея возможности даже позвать на помощь от режущей боли в желудке, я каким-то чудом до­ковылял до лестницы и, кажется, грохнулся отту­да, пересчитывая каждую ступеньку. Потом всё кончилось. Наступила темнота...

Больше ничего не помню. Обрывки...

Ночь. Жар. Ночь. И боль, боль, боль...

Чьё-то тёплое дыхание коснулось моей щеки.

- Никитушка-а-а, сокол ясный, - жалостливо пропел мне на ухо бабкин голос. - Да ты живой ли?

Я с трудом разлепил глаза. Судя по солнечному свету, бьющему из окна моей горницы, давно утро. Тогда почему меня не разбудил петух? Я опять за­крыл глаза.

- Бабуль, да что ж вы его так допрашиваете? А то сами не слыхали, как Никита Иванович с лестни­цы-то навернулся и весь мозг отшиб?! С ним сейчас нежно обращаться надобно, ровно с дитём ма­лым...

- Ты ещё меня поучи!

- Ай-ай-ай, обидели лялечку. - Чья-то тяже­ленная ладонь начала безжалостно гладить меня по затылку. - Лялечке бо-бо! Тьфу на лялечку красивую, чтоб не сглазили! Чур меня, чур!

- Уберите идиота с моей головы, или я за себя не отвечаю, - неуверенно ворочая языком, потре­бовал я, пытаясь сесть.