Генри Олди - Рассказы ночной стражи

— Всё в порядке. Идём дальше.

Возле безымянного переулка, ведущего вглубь квартала, Хидео задержался.

— Ждите меня. Я быстро.

Икэда хмыкнул с пониманием. Во время обходов стражники не раз справляли здесь нужду. Хидео предпочёл бы сделать это в более подходящем месте, но выбирать не приходилось. Ломиться к чужим людям во двор посреди ночи? Будет скандал, начнутся жалобы, разбирательства. А естеству не прикажешь: до конца смены он не дотерпит.

В переулке воняло. Этим местом, как нужником, пользовалась не только стража и не только ночью. Сделав десяток шагов, старшина остановился, задрал полы верхнего кимоно и распустил завязки на штанах. Труднее всего, подумал Хидео. После случившегося с ним фуккацу он долго не мог заставить себя справлять малую нужду стоя, как мужчина. Всё время тянуло присесть на корточки.

Ничего, выучился.

Тугая струя ударила в темноту. В следующий миг темнота ожила, словно нанесённое оскорбление придало ей сил. Шустрая клякса скользнула к забору, вскинулась, метнулась вверх. Клякса уродилась быстрой, но руки старшины оказались быстрее. Плеть сама прыгнула в ладонь, развернулась в воздухе атакующей змеёй. Взмах, захлёст за горло, рывок на себя. С задушенным хрипом клякса превратилась в человека, рухнула с забора на землю. С Хидео свалились штаны, стреножив старшину, моча ударила веером, забрызгала одежду, свою и чужую, но сейчас это не имело значения.

Позже придут и стыд, и брезгливость, но это будет потом.

Хидео рванулся вперёд. Всем своим весом — он знал, что упадёт — обрушился на беглеца. Ударил локтем: раз, другой. Наощупь перехватил чужую руку, хотел крикнуть, призывая на помощь подчинённых — и не успел. Сверху навис фонарь Нисимуры. Упав на колени рядом со старшиной, Икэда завернул пленнику вторую руку за спину.

Всё, выдохнул Хидео. Не вырвется.

Первым делом они связали задержанного. Приказали лежать и не дёргаться. Икэда с Нисимурой были начеку, готовые пресечь любую попытку к бегству. Лишь после этого Хидео встал, отряхнулся, натянул мокрые штаны. На лице его не отразилось ярких чувств, но патрульные всё поняли — сделали вид, что ничего особенного не произошло.

Задержание, обычное дело.

— Поднимите его.

Стражники вздёрнули человека на ноги.

Человека ли? В последнем Хидео усомнился. Багровая физиономия, вислые плечи. Волосы коротко подстрижены, напоминают шерсть, густую и жёсткую. Из-под соломенного плаща виднелось кимоно: добротное, неброское, без узоров. Так мог одеться лавочник, ремесленник, слуга…

— Кто ты такой?

Пленник уставился в землю.

— Назовись!

— Меня зовут Кицунэ-дзару.

— Ха! Обезьяна!

Ясное дело, Икэда не мог смолчать.

— Ты смеёшься над нами, негодяй?! Это не имя, а глупая кличка!

— Нижайше прошу простить меня, господин, — обезьяна поклонилась со всем возможным почтением. Со связанными за спиной руками это было не так-то просто, но Кицунэ-дзару справился. — Это моё настоящее имя.

— И оно указано в храмовой выписке?

— Да, господин.

— Выписка с собой?

— Да, господин.

— Показывай!

— Не могу, господин. У меня руки связаны.

Старшина мысленно обругал себя за оплошность.

— Где ты хранишь документы?

Сейчас попросит развязать его, чтобы он мог достать бумаги. Этот трюк был стражникам хорошо знаком.

— В правом рукаве.

Не попросил, надо же. Умная обезьяна!

В рукавном кармане обнаружился мешочек из хорошо выделанной кожи. В мешочке — бамбуковый футляр. В футляре — документы. Нисимура поднял фонарь повыше, чтобы старшина мог читать. Храмовая выписка. Да, действительно, Кицунэ-дзару. Какие же родители додумались так назвать сына?! Год рождения. Описание. Внешний вид соответствует. Что тут ещё? Ага, грамота департамента надзора. Слуга Куросавы Хигаси, правительственного инспектора из Эдо. Разрешение на передвижения днём и ночью. Без ограничений. В любом городе, между городами и по всей территории Чистой Земли. Две печати. Две подписи.

— Развяжите его, — приказал Хидео.

Икэда удивлённо вскинул брови. Это не помешало ему развязать человека-обезьяну.

— Что же ты сразу не сказал?

— О чём, господин?

— Что ты слуга инспектора?

Кицунэ-дзару с отменным равнодушием пожал плечами:

— Вы бы не поверили, господин. Никто не верит.

Это правда, молча согласился Хидео. А в то, что у обезьяны есть грамота департамента надзора — тем более. Подобные разрешения старшине доводилось видеть нечасто. Принадлежность к службе тайного сыска в таких документах не указывалась, но Хидео прекрасно понимал, что перед ним шпион мэцукэ. Низший ранг, не чета его господину. Впрочем, даже с низшими мэцукэ лучше не связываться. Задерживать Кицунэ-дзару не было никаких причин: с его грамотой он мог плясать в полночь на пожарной вышке, распевая откровенную похабщину.

— Зачем же ты прятался?

Обезьяна не ответила.

— Почему побежал?

Кривая усмешка:

— Кто останется на месте, если на него справляют нужду?

Ну да, отметил Хидео. Любой, на кого в темноте справят нужду, не возмутится, не отскочит прочь с грязной бранью, не набросится на обидчика. Он будет выжидать до последнего, а потом рванёт через ближайший забор. Все так делают, кто бы сомневался?

— Ты выполняешь поручение своего господина?

Вид обезьяны напомнил старшине известную троицу обезьянок, чьи статуэтки, вырезанные из дерева, продают в любой лавке. «Не вижу, не слышу, не скажу», — лапы закрывают глаза, уши, рот. Разумеется, поручение тайное. Но ведь никто не спрашивает обезьяну, в чём это поручение состоит. Или то, что он выполняет поручение — тоже тайна? Так об этом не догадается лишь дурак.

— Ты свободен. Можешь идти.

Старшина вернул слуге бумаги.

— Благодарю вас, господин. Нижайше благодарю!

Слуга поклонился, отступил на шаг в глубину переулка — и сгинул во мраке без единого звука.

Мама кричала так, что у меня сердце кровью обливалось.

Отца из дома выгнали. Он сгоряча взялся было принимать роды, но повитуха заявила, что не потерпит такого бесстыдства. Когда же отец возразил, что принимал роды не раз и не два, более того, рожал сам и вполне успешно — повитуха чуть не лишилась чувств. Она ничего не знала про фуккацу в семье Торюмон. Вернув себе ясность мысли, повитуха заорала так, что мама могла бы у неё поучиться, и отец выскочил из дома, хватаясь за голову.

Вернуться он не осмелился. Бродил по двору, курил трубку.

Стук в ворота я проморгал. Отец и вовсе ничего не слышал, кроме мамы. Нас спас бдительный Мигеру — он выскочил на улицу, где и задержался на некоторое время. Приглашать гостя во двор, кто бы там ни был, Мигеру не стал.