Ханну Райяниеми - Страна вечного лета [litres с оптимизированной обложкой]

Питер устроил спектакль, хмуро глядя на куб.

– Знаете, Астрид, мне что-то нехорошо. У меня был неудачный контакт с медиумом, оставивший нас обоих с головной болью размером с Гибралтарскую скалу. Вы мне не поможете?

– Конечно. – Она наклонилась ближе. – С удовольствием.

Питер подмигнул ей. Всегда можно найти изъян в любой системе, как бы тщательно ее ни сконструировали. Этому его научил философ Людвиг Уншлихт.

Это случилось семь лет назад, на втором году учебы Питера в Кембридже.

Лекция была странной с самого начала. Доктор Уншлихт вошел в аудиторию Тринити-колледжа, поставил стул в центре небольшого свободного пятачка и сел. Некоторое время он просто сидел молча, на лице отражались напряженные раздумья. Немецкому философу было около пятидесяти, но он запросто сошел бы за тридцатилетнего. Орлиный профиль и густые каштановые кудри поверх высокого лба.

И наконец он начал разрезать воздух правой рукой.

– Я снова и снова буду пытаться доказать, что так называемое математическое открытие куда правильнее назвать математическим изобретением.

При этих словах Питер яростно стиснул учебник и перьевую ручку. Уж конечно, в математике совершают открытия, а не изобретения! Изобретение – слово низшего порядка, больше подходит для инженеров. Математика – наука о законах всех возможных миров. Он оглядел остальных студентов в аудитории и с разочарованием убедился, что никто не пришел в бешенство.

И все же лекция доктора Уншлихта оказалась настолько же захватывающей, насколько и странной. Он не делал записей, только говорил. Время от времени останавливался и что-то бормотал себе под нос, сведя брови в попытке вытащить мысль из невидимого колодца собственной воли. Когда он снова начинал говорить, утверждение было превосходно сформулировано, логично и, на взгляд Питера, являлось полной ересью.

– Задумаемся над «парадоксом лжеца», – сказал Уншлихт. – В определенном смысле весьма странно, что эта загадка кого-то может смутить, потому что все просто: если человек говорит «Я лгу», мы делаем вывод, что он не лжет, откуда вытекает, что он лжет и так далее. И что дальше? Можно продолжать так до посинения. А почему бы и нет? Это не имеет значения. Просто бесполезная словесная игра. С какой стати вообще уделять ей внимание?

– Потому что это противоречие! – выкрикнул Питер, не в силах сдержаться. – Если в математике допускается утверждение, одновременно правдивое и ложное, то все разваливается!

Уншлихт посмотрел на него, сверкнув глазами. Тонкие губы сложились в улыбку.

– Почему? – спросил он. – Почему все разваливается? Все в полном порядке. С чего бы молодой человек так боится противоречий?

Питер вспыхнул.

– Если строить математику не на логике, то на чем же тогда? – спросил он. – Рассел и Мур показали, что…

– Я прекрасно знаком с их работой. Но вы не ответили на вопрос. Что плохого в противоречии?

– А если вы строите мост? – раздался звонкий голос, полный энтузиазма.

Обладатель голоса был одним из первых Новых мертвых, которых увидел Питер. Он, точнее его медиум, носил панцирь призрака – похожую на водолазный костюм громоздкую штуковину, покрытую кольцами проводов. От нее исходил слабый запах горелой пыли.

– Если вы хотите построить мост, – продолжил призрак, – нужно убедиться в правильности расчетов. А как вы будете уверены, что мост не рухнет, если в расчетах есть противоречие?

– Доктор Морком, – сказал Уншлихт, – а разве вы не ведете семинары по этой теме? Может, позволите мне присоединиться?

Питер узнал фамилию. Доктор Кристофер Морком – математик-вундеркинд, скончавшийся молодым, но продолживший работу в Стране вечного лета, посмертно он даже получил должность в Тринити-колледже.

– Я и в самом деле веду курс по основам математики, – сказал доктор Морком. – Но мне чрезвычайно любопытен ваш подход.

– Тогда вы, в свою очередь, тоже можете меня просветить. Бывало ли такое, чтобы мост падал из-за «парадокса лжеца»?

– Разумеется нет. Но математика не так тесно сплетена с физической реальностью. В конце прошлого столетия шотландский математик Питер Тэйт показал превосходную корреляцию между классификацией узлов и периодической таблицей элементов. В Стране вечного лета мы обнаружили даже более глубокие связи между геометрией и природой душ. Как можно продолжить это путешествие, если все здание логики покоится на таком шатком основании?

– Ваш аргумент нерелевантен. Математические вычисления не зависят от материальной или эфирной природы. Это языковая игра, ничего более, нежели вопрос грамматики, общественного договора и требований практики. Доктор Морком, вам придется согласиться со мной, что наши мосты выстоят. Если они упадут, то не из-за ошибок в фундаменте вычислений. Найдите в вашей Стране вечного лета идеальный мост, сделанный математически, который рухнет под вашим весом. Тогда я взгляну на вещи по-другому.

– Будем надеяться, что эфирные мосты по-прежнему нас выдержат, – ответил доктор Морком.

Он сел, уступив в этой патовой ситуации. Уншлихт продолжил лекцию, нахмурив брови.

После ее окончания Питер догнал его в большом зеленом дворе Тринити-колледжа.

– Доктор Уншлихт.

Философ обернулся и склонил голову набок, как озадаченная ловчая птица.

– Я не понял вашу главную мысль, – сказал Питер. – Вы считаете математику истинной или ложной?

– Моя идея в том, что тут нечего обсуждать. Или, если кто-то начнет это обсуждать, я отброшу эту идею и найду другую. Научитесь смиряться с противоречиями, юноша. И тогда, возможно, мы еще поговорим.

Он ушел, а Питер так и стоял посреди двора в полной растерянности, как воздушный змей с обрезанной веревкой.

Семь лет спустя Питер вошел в самое сердце крепкой математики – в картотеку.

Прикасаясь к его руке словно перышком, Астрид с ослепляющей скоростью провела его к первой папке. Во время мысленного путешествия цвета папок слились в серый туман, превратившийся затем в кубическое пространство, со всех сторон окруженное полками и освещенное янтарным гиперсветом. Куда бы ни повернул голову Питер, везде изгибались углы. Питер и Астрид находились внутри бесчисленных гиперкубов, составляющих стопки папок. Трудно поверить, что всего тридцать лет назад Секретная служба начинала работу в маленьком здании на Чаринг-Кросс-роуд.

Астрид подлетела к полке наверху, у самого потолка, вытащила толстую папку и протянула ее Питеру.

– Ну вот, мистер Блум. – Ее пустое лицо светилось розовым. – Чем я еще могу помочь?

Питер выпустил папку и притянул Астрид к себе. Он поцеловал ее лицо без губ. Кожа была, как мыльный пузырь, – скользкая и пружинистая. Питер лизнул узелок ее лусита, и Астрид тихо застонала.