Роберт Маккаммон - Лебединая песнь

— Проснись, Сван, — прошептал он.

Но она молчала.

Вдруг сверху налетела муха и стала кружиться над ее лицом. Робин поймал насекомое в кулак и раздавил о штанину. Такой мерзкой твари не было места рядом со Сван. Муха укусила его, но он едва это заметил.

Он стоял, глядя Сван в лицо, и вспоминал все то, что слышал о любви.

«Ну! — подумал он. — Ребята наверняка взвыли бы, если бы увидели меня сейчас!»

Но она была так прекрасна, что ему показалось — его сердце сейчас разорвется.

Сестра может вернуться в любую секунду. Если он собирается сделать то, чего так жаждет, то нужно торопиться.

— Проснись, — снова прошептал он и, когда Сван не шелохнулась, наклонился и легко поцеловал ее в уголок рта.

Тепло ее губ под его губами поразило Робина, и он ощутил аромат ее кожи — точно слабое дуновение из персикового сада. Сердце у него стучало, как барабан в хеви-метал, но он не торопился прервать поцелуй…

Потом он оторвался, до смерти испугавшись, что войдет Сестра или кто-нибудь другой. Здоровяк наподдаст ему так, что он улетит аж на самый спутник, если они еще есть на…

Сван шевельнулась. Робин был в этом уверен. Что-то шевельнулось — бровь, уголок рта, дрогнула щека или подбородок. Он склонился над девушкой. Его лицо находилось всего в нескольких дюймах от ее лица.

Вдруг Сван открыла глаза.

Он так изумился, что отпрянул, как будто перед ним ожила статуя. Глаза у нее оказались темно-голубые, с рыжими и золотыми крапинками, и, глядя в них, Робин подумал о стеклянном кольце. Сван села, поднеся руку к губам, где он ее поцеловал, и Робин увидел, что ее бледные щеки ярко порозовели.

Она замахнулась, и не успел Робин даже помыслить о том, чтобы увернуться, влепила ему звонкую пощечину.

Он отшатнулся, но потом взял себя в руки. Теперь щека горела у него, но он глупо улыбнулся и не придумал ничего лучше, чем просто сказать:

— Привет.

Сван уставилась на свои руки, коснулась лица, провела пальцами по носу, губам, пощупала скулы и подбородок. Она дрожала и чуть не плакала. Она не знала, кто этот парень с перьями и косточками в волосах, но ударила его, потому что решила, что он собирается напасть на нее. Все перепуталось! Но у нее снова было лицо, и она ясно видела обоими глазами! Уголком глаза она поймала отблеск красноватого золота и взяла в руку длинную прядь своих волос. Она смотрела на них, будто не была уверена в том, что это такое. Она вспомнила, что в последний раз у нее были волосы в тот день, когда они с мамой шли в пыльную лавку в Канзасе.

«У меня были светлые волосы, — вспомнила она. — Теперь они стали огненно-рыжими».

— Я вижу! — сказала она Робину, и по ее гладким щекам покатились слезы. — Я снова вижу!

Ее голос без маски Иова, сдавливавшей рот и нос, тоже изменился: это был мягкий, обволакивающий голос девушки, почти женщины — и он звенел от волнения, когда она позвала:

— Джош! Джош!

Робин выбежал за Сестрой. Образ самой прекрасной девушки, какую он когда-либо видел, запечатлелся в его мозгу, как камея.

Но Сестры в передней комнате не оказалось. Она стояла у подножия ступенек вместе с Глорией и Полом.

Джош и Анна стояли по бокам от Аарона, примерно в тридцати пяти футах от двери и почти на самой середине дороги.

Аарон находился в центре восхищенного внимания.

— Видите? — ликовал он. — Я говорил вам, что это чудо! Нужно только знать, как его держать!

Маленькая рогулька, которой заканчивалась Плакса, подрагивала на кончиках пальцев Аарона. Другой конец лозы поднимался и опускался, вверх и вниз, как насос. Аарон гордо улыбался, блестя глазами и зубами. Вокруг собиралось все больше народа.

— Я думаю, ты мог бы найти нам колодец, — удивленно сказал Джош.

— А? — спросил Аарон, пока Плакса продолжала указывать, где находится свежая вода.

Стоя на ступеньках, Сестра почувствовала, как чья-то рука схватила ее за плечо. Она повернулась и увидела Робина. Он пытался что-то сказать, но был так взволнован, что не мог произнести ни слова. Сестра увидела у него на щеке отпечаток ладони и уже собиралась оттолкнуть его и бежать в хижину, когда Сван, завернутая в одеяло, на шатких, как у олененка, ногах появилась в дверях. Она прищурилась и заморгала в тусклом сером свете.

В тот миг Сван можно было сбить с ног даже перышком. Она услышала шепот Робина: «О-о», как будто его что-то ударило, — и все поняла.

Анна оторвала взгляд от качавшейся лозы и посмотрела в сторону хижины. Потом Джош повернулся и увидел то, на что уже смотрели остальные.

Он сделал шаг, другой, третий, а потом бросился бежать так, что выбил бы с ринга даже Хейстека Малдуна. Собравшиеся отпрянули с его пути.

Он взбежал по ступенькам. Сван сделала к нему несколько неуверенных шагов, качнулась и едва не упала. Джош успел подхватить ее, прижал к груди и подумал: «Слава богу, слава богу, моя дочь вернулась!»

Джош опустил свою обезображенную голову ей на плечо и заплакал — и на этот раз Сван услышала не стон боли, а песню обретенной радости.

Сван шла вдоль ряда молодых зеленых кукурузных стеблей, а над кострами свистел снежный шквал. По обеим сторонам от нее шагали Джош и Сестра в сопровождении мужчин с винтовками. Охрана внимательно следила, не появятся ли рыси или другие хищники.

Минуло три дня с тех пор, как Сван проснулась. Пальто из разноцветных лоскутов, сшитое для нее Глорией, согревало ее стройное тело, а голову защищала белая вязаная шапочка, один из десятков подарков, которые благодарные жители Мериз-Реста сложили у двери хижины Глории. Она не могла надеть все пальто, перчатки, носки и шапки, принесенные ими. Излишки одежды отправлялись в картонные коробки, чтобы распределить их между теми, чья одежда совсем износилась.

Внимательные темно-голубые глаза Сван с оранжевыми и золотыми бликами смотрели на свежие стебельки, которые были уже примерно четыре фута высотой и начинали темнеть. Выбившиеся из-под шапочки волосы трепетали, как языки пламени. Кожа ее была все еще очень бледной, а щеки разрумянились от холодного ветра. Лицо было худым, но могло округлиться потом. Сейчас ее внимание занимала только кукуруза.

По всему полю горели костры, и добровольцы из Мериз-Реста круглые сутки сторожили ростки от рысей, ворон и всего остального, что могло их погубить. Довольно часто наведывалась еще одна группа добровольцев, с водой из нового колодца, вырытого два дня назад. Вкус воды оживлял у всех, кто ее пробовал, воспоминания о почти забытых вещах: о чистом холодном горном воздухе, о сладости рождественских подарков, о прекрасном вине, выдержанном в бутылке полсотни лет, пока его оценят, и о десятках иных вещей, каждая из которых — неповторимая часть счастливой жизни. Воду теперь получали не из радиоактивного снега, и люди почувствовали себя сильнее, а болезни — головные боли, ангины и прочие — начали отступать.