Амброз Бирс - Рассказы и миниатюры

Я зашагал по полотну с решимостью индейца, ступившего на военную тропу. Не успел я сделать и полумили, как меня нагнал «Ну-и-Джим» — известный под этим именем в Суон-Крике неисправимый шутник, которого все любили, но старались избегать.

Поравнявшись со мною, он спросил, уж не иду ли я «смотреть эту потеху». Сочтя за лучшее притвориться, я ответил утвердительно, но ничего не сказал о своем намерении положить этой потехе конец; я решил проучить «Ну-и-Джима» и заставить его прогуляться за пятнадцать миль попусту — было ясно, что он направляется туда же. Однако я бы предпочел, чтобы он или отстал, или обогнал меня. Первого он не хотел, а второе было ему не по силам, поэтому нам приходилось шагать рядом.

День был пасмурный и очень душный для этого времени года. Рельсы уходили вдаль между двумя рядами телеграфных столбов, словно застывших в своем унылом однообразии, и стягивались в одну точку на горизонте. Справа и слева сплошной полосой тянулось удручающее однообразие прерий.

Но я почти не думал обо всем этом, так как, будучи крайне возбужден, не чувствовал гнетущего влияния пейзажа. Я собирался спасти жизнь другу и возвратить обществу искусного стрелка. О своем спутнике, чьи каблуки хрустели по гравию чуть позади меня, я вспоминал только тогда, когда он обращался ко мне с лаконическим и, казалось, насмешливым вопросом: «Устал?» Разумеется. я устал, но скорее умер бы, чем признался в этом.

Мы прошли таким образом, вероятно, около половины дороги, гораздо меньше чем в половину времени, которым я располагал, и я только-только разошелся, когда «Ну-и-Джим» снова нарушил молчание:

— В цирке колесом ходил, а?

Это была совершенная правда! Очутившись однажды в весьма затруднительных обстоятельствах, я добывал пропитание таким способом, извлекая доход из своих акробатических талантов. Тема эта была не из приятных, и я ничего не ответил. «Ну-и-Джим» не отставал:

— Хоть бы сальто мне показал, а?

Глумление, сквозившее в этих издевательских словах, трудно было стерпеть: этот молодец, по-видимому, решил, что я «выдохся», тогда, разбежавшись и хлопнув себя руками по бедрам, я сделал такой флик-флак, какой только возможно сделать без трамплина! В то мгновение, когда я выпрямился и голова моя еще кружилась, «Ну-и-Джим» проскочил вперед и вдруг так завертел меня, что я едва не свалился с насыпи. Секундой позже он зашагал по шпалам с невероятной быстротой и, язвительно смеясь, оглядывался через плечо, словно отколол бог весть какую ловкую штуку, для того чтобы очутиться впереди.

Не прошло и десяти минут, как я догнал его, хотя должно признать, что он был замечательным ходоком, Я шагал с такой быстротой, что через полчаса опередил его, а когда час был на исходе, Джим казался неподвижной черной точкой позади и, как видно, уселся на рельсы в полном изнеможении.

Избавившись от «Ну-и-Джима», я начал думать о моем друге, сидевшем в тюремной камере Флетброка, и у меня мелькнула мысль, что с казнью могут поспешить. Я знал, что народ настроен против него и что там будет много прибывших издалека, а они, конечно, захотят вернуться домой засветло. Кроме того, я не мог не сознаться самому себе, что пять часов слишком позднее время для повешения. Мучимый этими опасениями, я бессознательно ускорял шаг с каждой минутой и под конец чуть ли не пустился бегом. Я сбросил сюртук и отшвырнув его прочь, распахнул ворот рубашки и расстегнул жилет. Наконец, отдуваясь и пыхтя, как паровоз, я растолкал кучку зевак, стоявших на окраине города, и как безумный замахал конвертом над головой крича:

— Обрежьте веревку! Обрежьте веревку!

И тут — ибо все смотрели на меня в совершенном изумлении и молчали — я нашел время оглядеться по сторонам, удивляясь странно знакомому виду города. И вот дома, улицы, площадь — все переместилось на сто восемьдесят градусов, словно повернувшись вокруг оси, и как человек, проснувшийся поутру, я очутился среди привычной обстановки. Яснее говоря, я прибежал обратно в Суон-Крик, ошибиться было невозможно.

Все это было делом «Ну-и-Джима». Коварный плут намеренно заставил меня сделать головокружительное сальто-мортале, толкнул меня, завертел и пустился в обратный путь, тем самым заставив и меня идти в обратном направлении. Пасмурный день, две линии телеграфных столбов по обе стороны полотна, полное сходство пейзажа справа и слева — все это участвовало в заговоре и помешало мне заметить перемену направления.

Когда в тот вечер экстренный поезд вернулся из Флетброка, пассажирам рассказали забавную историю, случившуюся со мной. Как раз это и было нужно, чтоб развеселить их после того, что они видели, — ибо мое сальто сломило шею Джерому Боулзу, находившемуся за семь миль от меня!

На мостике, по которому мог пройти только кто-нибудь один, Моральный Принцип повстречался с Материальной Выгодой.

— Пади ниц, презренная! — рявкнул Моральный Принцип, — и я пройду по тебе.

Материальная Выгода посмотрела ему прямо в глаза и ничего не сказала.

— Гм! давай… — с запинкой проговорил Моральный Принцип, — …давай бросим жребий, кому податься назад, пока другой не перейдет.

Материальная Выгода все так же безмолвствовала, вперяясь в него взглядом.

— Во избежание ссоры, — отчасти даже с волнением продолжал Моральный Принцип, — я, пожалуй, лягу, а ты пройдешь по мне.

И вот тогда у Материальной Выгоды отверзлись уста.

— Вряд ли по тебе приятно будет ступать, — сказала она. — Мне далеко не безразлично, что у меня под ногами. Я на этот счет малость привередлива. Прыгай-ка ты в воду.

Тем дело и кончилось.

Один Бродячий Проповедник, потрудившись несколько часов подряд в вертограде благодати духовной, шепнул Старосте местного храма:

— Брат мой, эти люди хорошо тебя знают, помощь твоя, не словом, а делом, принесет обильные плоды. Будь так добр, обойди вместо меня прихожан с тарелкой, и четвертина сбора пойдет тебе.

Староста так и сделал, а потом ссыпал всю лепту себе в карман и, дождавшись, когда паства разошлась, пожелал Проповеднику спокойной ночи.

— А деньги-то, брат мой, деньги, которые ты собрал! — сказал Бродячий Проповедник.

— Тебе ничего не причитается, — последовал ответ. Враг рода человеческого ожесточил сердца их, и они только на четвертину и расщедрились.

Приговорив одного Преступника к каторжной тюрьме, Судья стал распространяться о проторях и убытках злокозненной жизни и о выгодах становления на путь истинный.

— Ваша честь, — перебил его Преступник. — Не соизволите ли вы изменить приговор? Дайте мне десять лет тюрьмы, и хватит с меня.