Леонид Каганов - Коммутация (сборник)

— Аркашка! — обрадовалась Юлька, войдя в комнату, и кинулась ко мне в объятия, чмокнув в губы. — Чего ты такой холодный?

Я вздохнул и чуть отстранился.

— Юльк, давай-ка выйдем, мне тебе надо сказать что-то важное.

Не дожидаясь ответа я вышел сам, а Юлька вышла следом. Спиной я чувствовал недоуменный взгляд Григория. Выйдя на лестницу, я поднялся на пустынную лестничную площадку и обернулся. Юлька поднялась за мной и нерешительно остановилась.

— Аркаш, что-то случилось?

Я мысленно вздохнул и закрыл глаза. Сейчас мне хотелось только одного — уйти отсюда, убежать, исчезнуть, провалиться сквозь землю — только бы не участвовать в разговоре, который должен сейчас состояться. Она еще ничего не знала.

Но как только я закрыл глаза, свет не потух и я не увидел привычных сумрачных пятен на веках. Напротив, мне показалось, что я не закрыл их, а только теперь открыл, но открыл уже в другом мире — словно промахнулись пальцем мимо кнопки на пульте телевизора, и вместо того, чтобы выключиться, телевизор переключился на другой канал. Звуки пропали, появился лишь неясный и неповторимый гул, напоминающий то ли шум в ушах, то ли гулкое падение воды на кафель в гигантской душевой. Я снова оказался висящим все в том же жутком кольчатом коридоре, а вдали маячил свет. Тело исчезло, и опять появилось это странное чувство, что меня нет. Меня нет, но я смотрю на стенки коридора. Стенки коридора ползут вокруг меня, но меня нет. Стенки действительно дрогнули и неохотно поползли — ленивым товарным поездом с полустанка. Свет вдали начал приближаться — сначала медленно, затем все быстрее. Я рванулся и открыл глаза — меня окружала спокойная розовая побелка лестничной площадки, а прямо передо мной было встревоженное лицо Юльки.

— Аркашка, что с тобой? Тебе плохо?

— Мне-то нет, — я на всякий случай взял Юльку за руку и выпалил. — Юлька, вчера ночью я попал в аварию, утром умер в больнице. Не приходя в сознание, — добавил я зачем-то.

Юлька подняла на меня круглые глаза. Ее рот приоткрылся, а голова чуть дернулась в сторону в немом отрицании.

— Но… — голос ее сорвался.

Я очень правильно сделал, что держал ее за руку — она могла бы упасть. Следующие полчаса я помню смутно — Юлька висела у меня на груди и плакала. Слезы текли по ее щекам, размывая косметику, и не останавливаясь падали на мой плащ. Я что-то говорил, утешал, но все было без толку. Наконец я понял, что говорить с ней нельзя — как и с матерью. Юлька, всхлипывая, цеплялась за плащ, но я осторожно отцепил по очереди все ее пальчики и отстранился.

— Извини, я пойду.

— Не уходи!

Она зарыдала и снова попробовала судорожно уцепиться за меня, но я отступил на шаг:

— Юль, я еще не ухожу насовсем, я зайду завтра. Хорошо? А в субботу мы поедем в гости к Глебу — там наша группа собирается.

И, не дожидаясь ответа, я побежал по лестнице, привычно прыгая через две ступеньки.

Остановился я только на бульваре, через два квартала от «Витязя» и огляделся — шел проливной дождь, как я этого до сих пор не заметил? Дождь заливал бульвар, жил своей жизнью, шуршал в ветках и чавкал в лужах. Я сел на скамейку под старым весенним каштаном. Голые, только начинающие зеленеть, ветки от дождя не укрывали, струи текли по лицу и текли по плащу, смывая Юлькины слезы. И мне казалось, что все вокруг плачет — и каштан и бульвар и небо. И вокруг становилось все чище, и воздух свежел — такую свежесть я ощущал в далеком детстве, после того, как доводилось вволю поплакать. «Дождь — хорошая примета», — вспомнилось вдруг. Дождевые слезы текли по ресницам, и я закрыл глаза, и тут же отпрянул, открыв их вновь — там, по ту сторону глаз, не было меня, а жутко и объемно висел вокруг гулкий сиреневый коридор. Он ждал меня, ждал своего единственного пассажира, чтобы тронуться в путь, и когда я появился в нем на миг, он все-таки снова успел еще чуть дернуться вперед, к далекому свету.

Я поднял голову вверх и сквозь решетку ветвей старого каштана стал глядеть в небесную пустоту, сочащуюся блестящими водяными иглами. Пора было на работу.

Лосев сидел почему-то на моем месте за нашим старым компьютером, перед ним громоздилась железяка модуля, опутанная проводами. Я тихо кашлянул и поздоровался.

— А, явился, не запылился, — отозвался Лосев.

— Где Михалыч? — сразу спросил я.

Ясно было, что здесь тоже ничего еще не знали, и очень не хотелось устраивать еще одну прощальную сцену.

— Дождь что ли? — Лосев кивнул на мой плащ.

— Угу. Так где Михалыч?

— Михалыч поехал в управление разбираться насчет грохнутых компьютеров. На них ни страховки не было, ни акта, ничего. Теперь фиг мы получим еще компьютеры в ближайшие десять лет. — Лосев со злостью посмотрел на меня, и его лысина блеснула.

— Но я-то тут не виноват наверно? — опешил я.

— А никто не говорит, что ты виноват. Никто не виноват. Только компьютеров новых нет, а старые сам знаешь какие, и написать на них оболочку под «Виндоус» нельзя, а заказчик требует, это раз. — Лосев выставил вперед ладонь и загнул большой палец. — Программист модуля помер, это два, — его указательный палец нацелился на меня, но Лосев тут же его загнул. — Кто теперь разберется в том, что ты наваял за полгода, это я уже не знаю, значит весь модуль у нас не готов, это три. — Он загнул средний палец. — Раз не готов модуль комплекса, значит не готов и весь комплекс, и к новому году мы срываем поставку, это четыре, — он загнул безымянный палец. — Значит наш отдел на грани развала, все что мы напахали за полтора года — коту под хвост, и денег мы не получаем. Девять человек работали полтора года на этот проект, а теперь все, э-э-э… — Он безнадежно махнул рукой, загнул мизинец, и в воздухе остался только сжатый кулак.

— Дмитрий Павлович, но почему я должен это выслушивать? — возмутился я.

— А кто должен выслушивать? Здесь больше никого нет, это я остался тебя ждать. — Лосев помотал головой, словно обводя лысиной комнату. — Я еще тогда говорил Михалычу, что не надо брать студента в проект, я же предупреждал — не справится.

— Лосев! — я никогда еще не называл его по фамилии. — А не кажется ли вам, что это уже слишком? Я вкладывал все силы и время в этот модуль, зимнюю сессию чуть не завалил. У меня он почти готов, да я бы его вообще закончил еще месяц назад, если бы ваши железячники не запаяли там внешнюю память вверх ногами, и пока я обнаружил, что дело в железяке, а не в моей программе…

— А ты не ори! — побагровел Лосев. — Я еще не знаю сколько дырок отыщется в том, что ты наваял. Ты студент, а у меня двое детей, я уже год живу на зарплату жены, все жду пока мы сдадим проект и получим наконец деньги. И пашу я целые дни, а не являюсь как ты через день к вечеру!