Виктор Колупаев - Жизнь как год

– Здравствуй! – кричит девчонка.

– Здравствуй! – кричит мальчишка.

И сбрасывают с себя пальто, шапки и рукавицы, которые чуть влажны от налипшего на них снега. Потом замирают.

– Слышишь? Скрипит...

– Это он здоровается с нами.

– Ну, конечно, здоровается.

– И тепло.

– А в печке огонь.

– Это потому, что дом волшебный.

– Ясно, что волшебный.

– Смотри! Пирожки!

– Ага. И горячие еще.

– А тут льдинки в ведре.

– Вот так дом!

– Вот это дом?! Да?

– Ага.

За порогом топанье ног. Голоса. И клубы пара, когда они все входят.

– Закрывайте! Холодно ведь.

– Да тепло здесь, тепло!

– Мам, и пирожки.

– Какие еще тебе пирожки?

– Да ты посмотри!

– Господи! Кто же это?

– Да-а. – Это их отец, это наш сын.

– Пап, – а голос таинственный и загадочный, – ведь дом-то волшебный!

В доме тепло. Все раздеваются. Вешают одежду на крючки или бросают в комнате на кровать. Трут лица и руки. Эти-то, конечно, замерзли. Час на автобусе из города, да еще пешком то такому морозу минут пятнадцать.

– Да-а, – еще раз говорит их отец.

– Хорошо здесь будет в Новый год, – говорит наша дочь.

– Хорошо.

– Нет, ломать его не надо.

– Пусть стоит. Хорошо здесь.

– А дед с бабушкой здесь долго жили? – это девчонка.

– Да. Долго. – Это ее отец. Хмурится вдруг и отходит к окну. Там бутылка с настойкой, горькой или сладкой, я не знаю. Знают они.

– Согрелась немного?

– Ага!

– Да здесь же жарко.

– А до того, как жить здесь, они чем занимались?

Отец переспрашивает:

– Чем?

– Ну да, чем?

– Как вам сказать. Дед все хотел, чтобы его поняли взрослые и немного дети. А бабушка, чтобы ее поняли дети и немного взрослые.

– Это трудно, – вдруг говорит девочка.

– Да. Трудно. – Их отец чуть удивлен таким заявлением.

– А сами... – Это мальчишка. – Ну... сами-то они понимали друг друга?

Отец молчит. Потом:

– Они умерли в один день...

Это сказка.

Он ставит на стол бутылку маминого вина.

Дом поскрипывает. _Это я. Это она_. Память, память моя. С потолка упало несколько капель.

– Надо будет починить летом. – Это второй сын. Наш.

Я-то знаю, что это ее слезы. Как выдержать? Я могу. Мои глаза сухи. А она – нет.

– Давайте к столу, раз нас здесь ждали.

Они рассаживаются тихо. Потрескивают дрова в печи. Тепло. Чисто. Дымятся еще горячие пирожки.

– А у меня с картошкой.

– А вот здесь с вареньем.

– Вот так дом!

– Дом, что надо.

– У других такого нет.

– А вдруг здесь место такое? А другие дома сломали, увезли.

_Мы – дом_. Просто дом, которому уже сто лет. Мы все видим. И все слышно нам. Все. Пусть им будет хорошо в нашем доме. Пусть они захотят прийти сюда еще раз. Ну, на Новый год.

– Значит, решено. Новый год будем встречать здесь. Видели у крыльца елочку? Ее и нарядим игрушками.

– Мы осторожно, – говорит девочка.

– Еще бы не осторожно, – говорит мальчишка.

– Ну и отлично.

Ну и отлично. Ведь мы их будем ждать. Снова натопим печь, принесем воды. Будут и пироги, и бабушкина наливка. А вдруг я найду ее тайник?

Потом они уходят, чтобы не опоздать на автобус.

И я смотрю, как они уходят, своим разбитым чердачным окном. И она. И солнце. Оно пробилось и заиграло лучами на искрах инея, на шестигранных кристаллах снега.

Мальчишка с девчонкой снова бегут. Они бегут впереди.

И я не верю, что они когда-нибудь состарятся. Нет. Они повзрослеют, но не состарятся. Ведь они это были немножечко _я и она_.

Нет. Не состарятся.

Никогда.