Александр Бачило - День гнева (сборник)

Я поднял глаза.

Кристофер Колонд улыбался. Он смотрел на меня, как на свое собственное изобретение. У него были мокрые усы, но внимательные глаза. Его бы никто не назвал красивым, но он привлекал внимание. Как кривое дерево на закате. Как кривое дерево на закате, когда на него смотрит не лесоруб, а художник».

— Сумасшедшие, — сказал я.

— Гении, — выдохнул Берримен.

«…Я убил Кристофера Колонда пустой бутылью из-под обандо. Я убил его в заброшенном дворике на дальней окраине Альтамиры. Он был президентом почти семь месяцев, все эти семь месяцев Альтамира считалась краем спокойствия. Я не остался рядом с трупом. Я пришел во дворец. Начальник личной охраны старший лейтенант Эль Систо отдал мне честь. Я спросил старшего лейтенанта Эль Систо: нужен ли Альтамире порядок? Он ответил: „Да, Кристофер“. Я собрал служащих в приемной, я их спросил: в чем больше всего нуждается народ Альтамиры. Мне ответили: „В стабильности, президент“. Я спросил: верят ли они в меня? От имени всех ответил старший лейтенант Эль Систо: „Да, Кристофер!“

Почти всю ночь я просидел в кабинете Колонда, Я вызвал головную боль, время для меня перестало делиться на прошлое и будущее, я вычленил из него тот момент, который принято называть будущим, и увидел…»

— Что он увидел, Джек?

— Нет, нет, — сказал Берримен. — Это место мы обязаны пропустить.

«…пить обандо, стареть среди близких, не обижать, не плакать, не воровать — если это и есть счастье по Колонду, как его опровергнуть?

Я рылся в библиотеке Колонда, я исследовал его бумаги, я видел — я делаю то, что всегда делал он. Даже в книгах мое внимание обращено прежде всего к цитатам, подчеркнутым Кристофером.

Пьер Симон Лаплас, „Опыт философии теории вероятностей“.

„Ум, которому были бы известны для какого-либо данного момента все силы, одушевляющие природу, и относительное положение всех ее составных частей, если бы вдобавок он оказался достаточно обширным, чтобы подчинить эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движение величайших тел Вселенной наравне с движениями легчайших атомов: не оставалось бы ничего, что было бы для него недостоверно, и будущее так же, как и прошедшее, предстало бы перед его взором“.

Всего одна формула. И — весь мир!..»

— Еще один переворот? — удивился я. — Кей Санчес президент Альтамиры? Как так? Я же помню, президент Альтамиры — Кристофер Колонд!

— Ну да, все так считают, — ухмыльнулся Джек Берримен.

— Погоди, погоди… — Я заново пытался осознать услышанное. — Это предупреждение на экране… «Пожалуйста, соблюдайте спокойствие»… Так ведь? Эта бессмысленная, на первый взгляд, картинка, и этот бессмысленный, на первый взгляд, язык «Газетт»… Как там назвал Санчес? Ну да, интуитивный язык, поведенческое общество… Хрзъб дваркзъм! Почему нет?.. Кто, как не Санчес, мог это продолжить?.. Хотелось бы мне узнать, что он там увидел в будущем, этот Санчес? Что он увидел такое, что, не задумываясь, ответил на восклицание старшего лейтенанта Эль Систо: «Да, Кристофер!»?

— Было бы лучше, Эл, если бы ты впрямь ничего не понял.

— Ты уже говорил это, Джек… Идеологическая модель… Ладно, это мы уже знаем, это мы уже видели не только в Альтамире… «Газетт», телевизионная картинка, бдения толп под негаснущим окном кабинета, новый язык, бессмысленный, но всем понятный… Тут что-то еще, что-то еще, Джек… Ну да! Обандо!.. Как ты там сказал: это не просто напиток, это перспективный напиток, да?.. С ним ведут борьбу, его запрещают, он изгнан из обихода, но он есть, он повсюду, его пьют, его можно приобрести в любой лавчонке…

Я усмехнулся. Я понял:

— Что вы там испытали такое в этой Альтамире, Джек? Что-то психотропное? Что-то посильнее? Как вы добились этого превращения: Кей Санчес — Кристофер Колонд?

Джек Берримен ухмыльнулся:

— Если и испытали… Почему ты думаешь, что это обязательно мы?.. Мы обязаны, Эл, внимательно следить за любой необычной акцией, кто бы ее не проводил… Что же касается этой истории, Эл, согласитесь, выглядит она эффектно. Правда?

Он помолчал и подмигнул мне:

— Признаюсь, Эл, она и оплачивалась неплохо.

— Билл, — неожиданно спросил Тони, — ты веришь в телепатию?

Биллу скоро исполнялось двадцать пять лет, и Тони, благородно считая, что он обязан помочь другу отметить славный юбилей, изводил его приглашениями провести недельку в летнем лагере одного из клубов, в которых он состоял. Билл мужественно сопротивлялся: шестое чувство подсказывало ему, что неделя в обществе своего неугомонного друга не даст ему отдыха. Но даже крепчайший гранит не может устоять перед разрушающим воздействием постоянно капающей воды, и после сорок восьмого приглашения Билл сдался.

— Хорошо, — сказал он. — Но за это ты должен мне обещать, что оставишь меня в покое на целый год.

— Думаешь, тебе не понравится? — обиделся Тони.

— Да нет, почему…

— Я ведь хочу, чтобы тебе было интересно.

— Я фермер, — оправдывался Билл, — и у меня другие понятия об интересе.

Тони был явно расстроен, и Билл, не желая больше обижать друга, стал укладывать свой чемодан. Но потом, оставшись с Биллом в отдельном купе, Тони не упустил возможности подробнее расспросить своего друга о его прежней жизни. Говорят, что шестилетний ребенок может задать столько вопросов, что и мудрец не ответит. Тони, которому было в пять с половиной раз больше, был во столько же раз любопытнее и в десять раз упрямее.

Дело в том, что Билл Пармли долгое время вел жизнь профессионального карточного шулера, но потом взялся за ум и отказался от этой деятельности. Он многое сделал для того, чтобы искупить свое прошлое, разоблачая мошенников, не желавших жить честной жизнью. Поэтому, пока поезд мчался на юг вдоль побережья Атлантики, Билл мужественно боролся с потоком вопросов, извергаемых на него сгорающим от любопытства другом.

По каким-то никому не известным, таинственным причинам все, что связано с темой нечестных азартных игр, обладает для большинства людей, особенно мужчин, странной притягательной силой. Тони не являлся здесь исключением. Методически, постоянно расспрашивал своего друга из месяца в месяц и чуть не изо дня в день, он досуха выкачивал из него все подробности его прежней бурной жизни.

Билл не собирался ничего утаивать и говорил с полной откровенностью. Он рассказывал, как сбежал из дома, когда ему было восемнадцать лет; как он узнал о методах, которые могли сделать игры, основанные на игре случая, менее случайными; как он постепенно овладел этими методами до полного совершенства. Он настежь открыл сундук своих воспоминаний, описывая все светлые и темные стороны своей прежней жизни, все триумфы и поражения, краткие минуты удач и долгие месяцы невезения. А Тони Клэгхорн, как Оливер Твист, требовал все больше и больше.